Читать «Рисунок с уменьшением на тридцать лет» онлайн - страница 193

«Когда мотает ветер рощи…»

Когда мотает ветер рощии ставит на попа пески,гармонию представить прощеиз жизни, смерти и тоски.Под шквалы ветра все понятно,премудрость видится простой,и кажется, что неповадновпредь маяться одной тоской.Своей симфонией надмирнойсоединяет близь и даль,как будто в пустоте эфирноймаэстро давит на педальтысячетрубного органаи побуждает все звучать —овраги, пущи и барханы,каньоны, облака и гать.И все звучит, и все едино —все беглецы и все гонцы,мечта и боль, костры и льдины.и все начала и концы.

Кошки и собаки

Вы простите меня, таксы,спаниели, бультерьеры,те, что куплены за баксы,те, что преданы без меры,что люблю я грациозных,независимых, роскошных,в ласке томных, в гневе грозных,на коротких лапах – кошек.И, застыв, как изваянье,не могу налюбоватьсяс непритворным обожаньем,как дерет обои Katze,как слюнит кошара шерсткуязычком своим шершавым,как становится то жесткой,то пушистым круглым шаром;вспыхнет глазом, выгнет стойку,понесется что есть мочи,а потом заснет на стопкенакрахмаленных сорочекживописною гравюрой…Что касается собак, то,я не очень их «де-юре»,но весьма, весьма «де-факто».Только выхожу из дома,глаз следит, как мчит куда-тосвора мелких и огромных,как на праздник славной даты,или призваны к леченьюран, разбережённых солью,или кто-то в нетерпеньеожидает их к застолью, —свора мелких и огромныхпсов, не знающих покоя,боязливых, грустных, скромных,в каждом – по рабу-изгою,что не выдавить – навечно…Что ж до невеличек-кошек,кошка выспится, конечно,и пойдет войной на мошек,что взялись невесть откудаи танцуют вкруг торшера…Я непреданному чуду,право, предана без меры.Нет на свете выше кастытоньше – штучки в интерьере…Вы простите меня, таксыСпаниели, бультерьеры.

Поэмы

Окно Марии

Ищу спасенья.

Мои огни горят на высях гор…

А.Блок

О чем мечтает Истина?

Мария,

душа моя, ты есть – и хорошо.

В.Соколов

IС большой горы, которой не данововеки с близким небом разлучиться,стекает тени черное пятно,прохладной лавой мне под ноги мчится.Холмы – неопалимой охры блеск —в пространство шлют шуршанье трав колючих,призыв козленка, птичьих крыльев плеск,игру каменьев на тропе сыпучей.Нарядны облака, как на пиру,иль выстроились, может, для парада? —Такие детям раздают в миру.на палочках, на радость и в награду.И мигом испаряется во ртуи тает невещественная сладость,невидимую проводя черту —ту, за которой неземная благость.В дали, что и тепла, и холодна,как зеркало, в небесной эйфории,сверкает крыша дальняя одна —второе солнце. Там живет Мария.Когда в миру вершится суетаи голосят заблудшие витии,горит, горит вечерняя звезда —во тьме всегда горит Окно Марии.IIОднажды, вознесясь под облакав нежданном и нечаянном порыве,я вывихнула ногу на обрывеи, ковыляя, хныкала слегка.И каждый шаг с глубокой хромотойнадежду отнимал на возвращенье.Но вдруг тропа явила ответвленье,затем – жилье под самою горой:Не просто дом и никакой не сад —обширное и странное хозяйство,перед порядком легкое зазнайство.и тишина. И ароматный чад.Там на земле валялись: котелоки высохшею коркой – босоножка,в бараний рог изогнутая ложка,туманами заржавленный силок.И, обеспечив ненадежный плен,придавливал брезент сухое сено.Оранжерея старая просела,и разорвался полиэтилен.Бок-о-бок сдвинув толстое руно,смотрели овцы грустными глазами.Вдруг взлаяли дурными голосамисобаки, что не лаяли давно,и я, чтоб эту вздорность превозмочь,их называла нежными словами.В загоне среди белых кур сновалитри нутрии, все черные, как ночь.На хромоногом стуле, над крыльцомсушились одеяло и подушка.Подварчивала важная индюшка,от возмущенья покраснев лицом.Поодаль, под кизиловым кустом,поверженный на землю сладкой негой,раскинув руки, спал под чистым небомкакой-то странник богатырским сномДа будет вечно Божья благодатьего чела спасительно касаться:я в нем узнала егеря-красавца,что часто в мир приходит погулять.И тут догадка врезалась стрелой,куда занесена я доброй силой…«Есть дома кто?» – я громко вопросила,Но был ответом царственный покой.Я заглянула в низкое окно,что людям в светлый полдень солнцем служит,чей теплый свет ночной звезды не хуже, —«Окно Марии» прозвано оно.Там словно бы застыла на векакартина Мастера: в дырявый тапокиз крынки, опрокинувшейся набок,бежала тихо струйка молокана сотканную из цветных пород,из разных трав лоскутную цыновку…Тут взгляду стало как-то вдруг неловко,и он скользнул налево и вперед.Там, впереди, под самою горой,у шалаша из дерна и колючек,окутана клубящеюся тучей,пренебрегая солнцем и жарой,в платке, конвертом сложенном на лбу,в растоптанных галошах, теплой шали,со впалыми губами, что шептали,кто знает, заклинанье иль мольбу,с морщинами на вогнутом лице,с глазами цвета ночи полнолуньясидела настоящая колдунья,а. рядом – кошка в ситцевом чепце.«Привет, Мария! Я издалека».«Ну, наконец-то. Быстро раздевайся…Туда, туда… И дурью-то не майся…»и указала на шалаш клюка.И ничего не оставалось мнекак погрузиться в каменную ванну.И вскоре очутилась я в нирване,и кошка размурлыкалась во сне.Когда сварилась на костре трава,Мария налила мне в кружку чаю.сама не ела, не пила – молчалаили неслышно шамкала слова.«Мария, а зачем коту чепец?» —спросила с любопытством и в угоду.«А он намедни провалился в водуи уши простудил себе, малец»…… Я неуместно вспомнила, как мыв том городе, пропахнувшем бензином,макету подивились в магазине, —там были порыжелые холмы,и озеро, и облетевший сад.Высоким небом зеркало служило.Как сердце горожанина щемилои билось с окружающим не в лад…О чем я? «В магазине»… Как могла?Мария, что ты сделала со мною?Но в этот миг, откинувшись спиною,я в небе увидала зеркала,в которых отразилось все подряд —и тамариск, и воздуха стихия,и профиль скал, и кошка, и Мария,и даже я и мой печальный взгляд.«Мария, к вам не заходил Поэтс лицом, не допускающим общенья?»И, откусив от мягкого печенья,Мария, помолчав, сказала: «Нет»…Как ни старался вечер тьму сгустить,из лунных глаз протянутые нитинаправили окрепшее наитьетак, чтоб меня на землю опустить.Мерцали в черном небе зеркала.пронзая ночь своим лучом-кинжалом,окно Марии путь мне освещало.и вот я – невредима и цела…