Читать «Режиссеры настоящего. Том 2.» онлайн - страница 101

Немного пошумев тогда, про Ханеке тут же опять забыли, предоставив ему вернуться к телепостановкам местного значения. Только в 1992-м о его новом фильме «Видеопленки Бенни» заговорили как о сенсации Каннского фестиваля – хотя и промелькнувшей вне конкурса. Ханеке, говорящий, что «нельзя снять антифашистское кино в фашистской эстетике», спровоцировал и сам себя, и каннскую публику. «Видеопленки» стали суровым испытанием для всех, кто ценит скромное обаяние буржуазии и капитализма с человеческим лицом. Молодой парнишка, сын добропорядочных родителей, балуется с видео – то наедине, то в компании сверстников. Гогочут над страшилками и порнушками – всего-то. Так думают мама с папой, занятые извлечением доходов с загородной свинофермы. А парнишка тем временем изучил технику убийства с помощью электрошока (так забивают на ферме скот) и решил опробовать ее на подружке. Зачем? «Хотел посмотреть». Это единственное, что он потом может пролепетать отцу – без всякого, впрочем, раскаяния.

Убийство совершено, ошарашенные родители поставлены перед фактом. Сына надо срочно спасать – и мама увозит его в Египет, к пирамидам (в школе уведомлены, что на похороны кого-то из родственников). Там с мамой происходит нервический срыв, зато сын по-прежнему спокоен. А папа тем временем, борясь с рвотным рефлексом, расчленяет труп и хоронит концы. Гадкий эпизод вычеркнут из реальности, стабильный быт восстановлен, будущее юного отпрыска вновь безоблачно и полно перспектив. Однако Бенни поистине поганый мальчишка: он тащится в полицию и предъявляет там видеопленку с записью убийства (ради этого шедевра документальной режиссуры, возможно, все и затевалось). Спрашивается: на кой? Тут герой и вовсе не может ничего ответить. Инстинкт деструкции? Сидеть всей семейке за решеткой.

Хотя в фильме напрямик говорится о тлетворном влиянии киноужасов, а семейный портрет в «свином» буржуазном интерьере полон сарказма, Ханеке удается убить дидактику. Тоже чем-то вроде электрошока. В пространстве картины витает нечто настолько монструозное, что ее холодный протокольный стиль становится физически непереносимым.

В этом эффекте – ядро той концепции кинематографа, которую предложил Ханеке. Исследуя синдром насилия в современном мире, режиссер отказывается от любых его трактовок, которые услужливо подсовывает мейнстрим с постмодернистской начинкой. Всегда, как только заходит речь о немотивированных и серийных убийствах, в ход идут заезженные схемы. Либо ключом становится «мистическая изнанка обыденности», либо интеллектуально-сексуальные извращения, либо тяжелый социопсихический казус, нередко с фрейдовско-инцестуальной и массмедийной подоплекой.

Когда-то зловредность массмедиа заявлялась в виде мрачных футурологических предчувствий или моральных разоблачений. Например, если кино– или телерепортер демонстрировал какую-то гадость, то виной и причиной тому была его личная непорядочность либо требования алчных до наживы и падких на сенсацию информационных империй. Первая половина 90-х прошла под гипнозом линчевского неоварварства и молчания ягнят, подавленных непостижимым совершенством серийных убийц. У пришедшего им вослед Тарантино насилие лишается романтической инфернальности, превращаясь в чистую жанровую игру: оно становится интересным, лишь оформляясь в цитату из какого-нибудь фильма или сериала. Как и сам Тарантино, его персонажи – либо явные, либо латентные киноманы, зараженные экранной поп-культурой и впитавшие с молоком матери вкус «запекшейся крови» (gore). Также как доге заменяет традиционную blood, безличное насилие в новом западном кино вытесняет нечуждую психологии и чаще всего замешанную на психоанализе жестокость классического триллера.