Читать «Рассказ о безответной любви» онлайн - страница 22
Максим Горький
– Вдруг я узнаю, что двое богачей пари держат: который из них одолеет её до Нового года? Пригласил я их обедать в ресторан, в отдельный кабинет, а со мной был револьвер браунинг, – Сибирь, знаете, и почти каждую ночь я возвращался домой поздно, – так вот, говорю я охотникам этим:
– «Вы это пари ваше – бросьте и вообще Ларису Антоновну не смейте беспокоить. У меня нет причин жалеть себя, и, если замечу я, что не убедил вас, – башки размозжу». Они сначала хотели навалиться на меня, но я отпугнул их, показав револьвер, тогда они поняли, что я серьёзно настроен.
– «Ну, говорят, ладно». Попытались напоить меня – не вышло, только сами напились. Один был худощавый, бородатый, на икону святого юродивого похож, а глаза – разбойника, другой – толстый, красный и отчаянный пакостник в речах. Спьяну бородатый всё перстень с рубином совал мне, уговаривал взять в подарок. Вероятно, всё это обошлось бы хорошо, но, на своё несчастие, Лариса Антоновна узнала о пари. Видал я её в гневе, но в таком – никогда! Стояла она спиною ко мне, глядя в окно на вьюгу, и медленно так, тяжело обернулась ко мне, – совершенно незнакомое лицо, ослепительно злое. Приказывает:
– «Позовите этих скотов ужинать ко мне».
– И вот – ужин; сидим за столом, четверо, Лариса Антоновна отлично одета, любезна, шутит и вдруг, среди шуток, говорит:
– «Между прочим, я пригласила вас сегодня затем, чтоб сказать вам: вы оба мерзавцы».
Они – хохочут, думая, видимо, что это всё ещё шутка, а Лариса Антоновна и начала отчитывать их, да так, что они раскалились докрасна и хоть избить её готовы. Ну, тут я их выгнал. Стоит она среди комнаты, крепко трёт лицо руками, смотрит на меня как на незнакомого:
– «Идите и вы, говорит. Уходите».
– Боязно было оставить её одну, но ослушаться я не посмел, ушёл. А через неделю, что ли, когда она снова играла, в театре, на верхах, начали свистеть. Там – свищут, снизу шикают на них, шум, брань, дамы визжат. Кое-как доиграла она акт, бегу к ней в уборную, она спокойно сидит перед зеркалом, пудрится, спрашивает:
– «Это, конечно, они устроили?»
– «Не знаю, но – наверное», говорю. Тут к ней ворвалась публика, сожаления, извинения, руки целуют, она милостиво улыбается, а глаза её горят растерянно и дико. На следующем спектакле снова свист, шум, в антракте кто-то подрался, вмешалась полиция, а на другой день приезжал к ней полицеймейстер, пьяница и грубиян, не знаю, что он сказал ей, но в тот же вечер она объявила мне, что едет в Пермь, там держал театр её же антрепренёр. И вот, когда сидел я в купе у неё, говорит она:
– «Что, Петруша, жалко вам меня? Это очень плохо, если дошло до того, что вы меня жалеть начали».
– И с эдаким страхом, тихо спрашивает:
– «Неужели нет у меня таланта, неудачница я, не могу победить людей? Скажите правду».
– Правду я знал, но – сказать не решился, она бы меня за эту правду… Утешаю как могу, а она всё говорит, спрашивает:
– «В чём моё несчастие?»
– Колёса гремят, за окном всё двигается, качается, смотрит она в окно, шепчет:
– «Падаю, падаю…»
– Никогда она не говорила так жалобно. Конечно, у неё были причины жаловаться: играла она уже более десяти лет, а имя её было негромко, в столицы её не приглашали, мотались мы с нею по захолустьям, да и деньги свои она уже прожила. Только красота и свежесть оставались с нею, как будто навек приросли…