Читать «Размышления о виселице» онлайн - страница 48

Когда Лорд Правосудия говорит о маньяке вроде Лея, будто от него требуется только способность различать добро и зло, чтобы «примириться с Господом», он правильно толкует закон. Утверждая, что человеческие действия не предопределяются его наследственностью и его воспитанием, закон сообщает ему дар свободы воли. И поскольку свобода не означает произвола или случайности, закон в то же время утверждает, что эта воля каким-то образом выражает волю Божию. Почему эта воля создает скотов, замучивающих маленьких детей, — головоломка для теолога, а не для судьи. Пусть так. Однако решать в силу не знаю какого теста или не знаю какого правила, что в некоторых случаях преступник подчинился выделениям своих эндокринных желез и его следует пощадить, в то время как в других случаях он всего-навсего воспользовался своей метафизической свободой, будучи таким образом лишь орудием Провидения, и что в силу сего он должен быть повешен, — все это кажется чересчур произвольным.

Дилемма между свободой и предопределением — основа поведения человека. Закон уклоняется от трудностей, вызванных этой дилеммой, предоставляя трибуналу право выбора в любом из его решений. Единственное исключение, не допускающее никакого мыслимого компромисса, — именно то, где на кону смертная казнь. Это нетерпимо с логической точки зрения и преступно с моральной.

V. ЛОРД ГОДДАРД И НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ, ИЛИ ПРОДОЛЖЕНИЕ ФИЛОСОФИИ ВИСЕЛИЦЫ

1

После этого метафизического экскурса вернемся на землю и к г. Альберту Пьерпойнту. Предполагается, что у любого наказания три цели: возмездие, защита общества силою примера и исправление преступника. Теперь рассмотрим, какие последствия имеет спор о свободе воли для каждого из этих пунктов.

Начнем с силы примера, поскольку предполагается, что главная цель наказания заключается именно в этом. Уже это отношение показывает, что современные тенденции развиваются в направлении детерминистских взглядов. В самом деле, оно означает, что страх перед смертной казнью служит поучительным стимулом, а такая точка зрения может быть оправдана лишь в том случае, если мы утверждаем, что влияние социальной среды играет свою, хотя бы частичную роль в решении преступника. Если бы его воля была совершенно свободной, угроза не возымела бы действия.

Но этот довод обладает лишь академическим интересом: он показывает, что даже защитники смертной казни бессознательно руководствуются в своих рассуждениях детерминистскими гипотезами. Из этого следует, что наш вопрос — солидаризируемся ли мы с приверженцами гнетущего концепта вселенной-робота или, наоборот, с теми, кто утверждает подлинность таинственного мира моральной свободы и моральной ответственности, не имеет никакого отношения к силе примера. Факты показывают, что с точки зрения устрашения смертная казнь — более спорная, но не более эффективная процедура, нежели ее заменители, и они столь же разительны для детерминиста, как и для мистика.