Читать «Пять дней из жизни черепахи» онлайн - страница 52

Феликс Григорьевич Лев

И ещё — сельдь, сельдь, сельдь! Неисчислимые косяки сельди, которые скапливались в узких с каменными стенами-берегами заливах, будто специально для того, чтобы её тоннами брали рыбачьи траулеры, выклёвывали из сетей прожорливые чайки, поедали другие рыбы... пренебрегая опасностями, проделала тысячекилометровый путь к берегам Норвегии. Нет, не зря, не напрасно! И она неутомимо работала челюстями, налетала, вонзала острые зубы, потрошила и глотала добычу. Отъедалась за всю жизнь. Да и вкусна же была норвежская селёдочка!..

К прежней сёмужьей стае, вполовину убавившейся за дальнюю дорогу, примыкали другие, тоже значительно поредевшие, и таким образом стая опять была многочисленной и сильной, совершала набеги на соседние и отдалённые фиорды — сто километров для сёмги пустяк. Сёмужка плыла теперь во главе стаи.

Весна на Севере совпадает с началом светлого времени года, с незакатным днём. Казалось бы, наслаждайся, жируй себе круглые сутки — к чему искать лучшего места под солнцем! Но уже на другую весну какое-то смутное беспокойство, что-то вроде тоски по далёкой, родной стороне, начинает всё чаще, всё неотступнее преследовать сёмг. Они замедляют продвижение вперёд, тревожно принюхиваются к воде, замирают на месте, будто о чём-то задумываются или вспоминают. Наконец, вожаки решительно поворачивают к дому

Трудно сказать, что при этом творилось с Сёмужкой — всё последнее время ей казалось, что внутри неё завязываются крошечные живые узелки, много-много, и она оберегала их, словно хрупкую драгоценность, от всевозможных опасностей. Нет, наша Сёмужка ещё не догадывалась, что должна будет сделаться матерью, да и не так скоро это произойдёт, но в её памяти вдруг оживало далёкое — милая речка, журчание прозрачных струй, обтекающих круглые камни, неподвижные плёсы.

«Ах, если бы снова окунуться в ту же самую ласковую, прекрасную воду и, может быть, снова почувствовать себя Серебрянкой, Пестряткой!.. Неужели это возможно?..» Она

с силой ударяла хвостом, стряхивала с себя мечтательное оцепенение, но вскоре снова то же состояние овладевало ею. И только тогда успокоилась, когда стая вышла в открытое море, взяла направление к родным берегам. Прощайте, ка меньше громады скал, прощайте, мглистые скандинавские фиорды, — вы были для нас добрым приютом!

В Баренцевом море, как обычно, штормило, но теперь Сёмужке это было не страшно: она привыкла к штормам, а движение к дому придавало новые силы. Гораздо больше её беспокоили мелкие рачки-паразиты, морские клопы, во множестве присосавшиеся к телу, — от них невозможно было избавиться, как она ни старалась: ни стремительно уходя в глубину и затем так же стремительно поднимаясь, ни в толпе других рыб, о которых тёрлась боками. Она плыла на предельной скорости, и рачки как будто от неё отставали, приостанавливалась — тело по-прежнему чесалось, зудело. Но и этому — догадывалась она — будет конец: стоит лишь погрузиться в пресную воду.