Читать «Пятое колесо в телеге» онлайн - страница 108

– Ну… писля пэршего ступэня… тильки тоды можна…

Ого! Снова «мова»?

И… «сту́пэня»? Это, если я правильно понял украинский, означает «после первой ступени»? Или «степени»?

– А сколько всего… э-э… ступеней? – осторожно спросил я так осторожно, как не всякий сапер будет красться по чужому минному полю.

– Тринадцать, – легкомысленно сдал секретную информацию Цима. – Как и положено. Тринадцать вообще у нас главная цифра!

«У нас», – отметил я про себя. И про мифических «археологов» с неведомой «диссертацией» он мне уже не задвигает. Прогресс!

– А ты… на какой ступени?

– Все! Заборонено! Потом все узнаешь.

– Так ведь не слышит никто! Давай, рассказывай сейчас. Я же никому…

– Дурак?

Неожиданно я увидел страх в его глазах.

Настоящий, неприкрытый. И не такой, когда существует риск всего-навсего получить очередной раз по кадыку. Такой страх, наверное, испытывает мышка за мгновение до того, как кот отгрызет ей башку. Равнодушно и деловито – дабы пожрать…

Даже мне стало жутковато.

– Ты чего?

– Он все слышит! И его не обманешь.

– Кого… «его»?

Цима усмехнулся – как-то горько и, мне показалось, обреченно. Потом достал давешнюю бумажку со своими иероглифами и ткнул пальцем в букву «Я» со зрачком:

– А чей, ты думаешь, это глаз?

– Чей? – почему-то шепотом переспросил я.

Цимакин сложил бумажку и убрал ее в карман:

– Того, кто все видит, все слышит и все знает.

– Дай угадаю! Это… обезьянка, которая убрала свои лапы от глаз, ушей и рта. Правильно?

– Ну-ну. Шути дальше. Смотри только… не дошутись!

Угрозы пошли?

– Все, сдаюсь. Так кто… все видит и слышит?

– Люцифер, – скучным голосом ответил деревенский паренек Сережа Цимакин. – Падший ангел и Владыка ада.

Почему я не удивился?

Глава 23

Комиссарский цимес

Помните булгаковского Берлиоза, читающего нотацию поэту Бездомному: «Иисус у тебя получился ну совершенно… как живой, но хотя и не привлекающий к себе персонаж»? Забавно, но эта фраза сейчас не выходила у меня из головы. Одни умники на этом свете катят бочку на Христа, другие – напротив, героизируют Падшего ангела, а на поверку вся их никчемная суета работает в общую кассу, как это ни парадоксально. Они раз за разом, сами того не подозревая, доказывают существование единого бога.

Ну, или триединого, это детали.

Разница лишь в оценочных категориях и модальности подхода. Ведь все равно в качестве общей константы у всех недоброжелателей выступает простейший посыл: «Он плохой!» Наверное, поэтому в нашей стране после революции дьяволопоклонники, как и безбожники, воспринимались обществом как единая когорта «богоборцев».

«Он плохой»! – зловещий мейнстрим кровавой зари двадцатого века.

Но чтобы быть «плохим», нужно как минимум… «быть»!

Постепенно эта несуразица все же дошла до кипяще-возмущенных мозгов, и Булгаков заметил ее в числе первых – гений, что с него взять? И тогда прозревшие безбожники экстренно трансформировались в образованных атеистов с кистенем-наукой в натруженных руках, а козло-фанаты растворились где-то в сумеречном пространстве. Спрос пропал, поэтому и предложение сдулось – все почти по Марксу с Энгельсом.