Читать «Путь к храму» онлайн - страница 190

А вот дальше начались трудности. Весь мир осудил вторжение. Напрасно его пропаганда сделала, казалось, всё возможное — как не любила она родину, мировое общественное мнение не удалось изменить. Медленно, но неотвратимо началась постепенная изоляция его режима. Рухнула биржа. Понизилась капитализация. Стремительно стали утекать инвестиции.

Но самое печальное, самое болезненное, самое непереносимое было то, что отказали в участие в «большой десятки», престижнейшем клубе мировых лидеров, побывать на котором полноправным членом так мечтал его мальчик.

Увы, первый раз он не смог сделать то, что пообещал. Тяжело ему было идти на встречу с его мальчиком. Когда он вошёл в кабинет, то сразу понял, как опечален его мальчик. Он не улыбнулся ему, как обычно, свой доверчивой улыбкой, а лишь коротко и сухо кивнул. И его пронзило чувство вины, вины перед его мальчиком, он чуть не заплакал, он каялся, он просил прощения, он готов был встать на колени ...

Но его мальчик кротко положил свою руку ему на плечо и проникновенно сказал, как он всегда его учил, как он всегда сам делал:

— Всё пройдёт. Надо только «родину любить».

Его мальчик со скорбным и торжественным видом подвёл Пал Палыча к бархатной скамеечке, и Пал Палыч, несколько с непривычки и от волнения замешкавшись, покорно лёг на неё, сняв штаны. Невольно он вздрогнул, прямо на него надвинулось его же невероятно искажённое огромное лицо, отражённое в кривом увеличительном зеркале, которое он сам поставил, чтобы лучше видеть, насколько искренне любят родину его воспитанники. Теперь в это зеркало ему было видно, как его мальчик достаёт обломок швабры, той самой, из университетской подсобки, (он передал её его мальчику как самую главную сакральную регалию высшей власти). Его мальчик очень серьёзно и ответственно примерился, аккуратно пристроился и ... «любовь» к родине началась.

Всё было просто замечательно, если не считать того, что он, то ли от нервного напряжения, то ли от неуклюжести (ведь так он любил родину в первый раз) слишком подался вперёд и буквально впечатался в зеркало. Наверное, сказалась скованность, ведь, он ждал наказания, он достоин был наказания, ведь он же подвёл, так получилось ...

Но его мальчик, вместо того чтобы наказать, отблагодарил его. Он не сделал больно, он был необыкновенно нежен, заботлив и аккуратен.

Пал Палыча захлестнуло счастье, безумное, безотчётное счастье. Он плакал, он рыдал, он готов был лобызать ноги, пальцы ног его мальчика. Хотелось хоть как-нибудь, хоть так выразить, свою радость, свою благодарность, свою любовь....

Немного кольнуло, когда он выходил из, бывшего совсем ещё недавно его, кабинета. Каким-то невероятным образом все поняли, что там произошло, и как теперь «любят родину». К нему стали на грамм, на миллиграмм холоднее и равнодушнее. Удивительно, но это, казалось, совершенно внешне неуловимое изменение отношения оказалось для него очень ощутимым, как будто его обожгло дыхание лёдяной пустыни отчуждения.

Уже в машине он успокаивал себя тем, что, главное, он по-прежнему «любит родину», ну немножко не так как раньше, но ведь любит, любит, любит .... А значит он в деле. В строю. Его мальчик его не бросил, они по-прежнему вместе, они вместе «любят родину». Ну что поделать, время, неумолимое и безжалостное время — теперь его очередь «родину любить». Могло быть и хуже. Отставка. За такое могла быть и отставка. Его могли бы отстранить, оставить без «любви родины». А так ... всё наладится, забудется, пройдёт. Любовь и труд — всё перетрут.