Читать «Путь актрисы» онлайн - страница 201

Серафима Германовна Бирман

«Греч (Ольге). Иногда смотришь на какую-нибудь ужасную рану и даже ты, врач, не веришь, что она затянется. И все-таки затягивается».

Должна сказать, что кое в чем, будто бы незначительном, но для меня чрезвычайно важном, я не согласилась с К. Симоновым и его очертаниях образа Греч.

Не согласилась я с тем, что Греч курит, с тем, что она может сказать Савельеву: «Будь любезным кавалером!»

Вызывало мой протест то, что на замечание Савельева: «А я думал, ты хоть тут, в Москве, в штатском», — Греч (по первоначальному {265} варианту), помимо верного объяснения, что привыкла к гимнастерке и шинели, добавляла: «И потом военная форма вообще мне больше идет. Не правда ли?»

И на вопрос Ольги (уже в последней картине): «А вы верите что я его (Савельева) люблю?», — я не захотела отвечать: «Верю, девочка», — а ответила после короткой паузы: «Во всяком случае, я хочу верить».

И Симонов и Берсенев с удивительной легкостью пошли мне навстречу и не рассердились, когда я их упрекнула, что они, оба такие удачливые, красивые, недооценивают, не могут оценить красоты и силы душевной в пожилой и некрасивой женщине, и потому пусть разрешат мне взять ее под особую защиту.

Я решила как человек и актриса не показывать Анну Греч, пораженную жизненной невзгодой, а показать ее — победившую и победительную, хотя и раненную несбывшейся, от самой себя скрываемой надеждой на счастье. К этому решению меня подвинула фраза из «Войны и мира»: «Раны душевные, как и раны физические заживают только изнутри выпирающей силой жизни». Этой фразы не было сначала в пьесе Симонова: ее посоветовала вставить Гиацинтова, на что с радостью пошли и драматург, и режиссер, и я — ведь эта фраза послужила мне точкой опоры в построении образа Анны Греч.

«Раны душевные, как и раны физические, заживают только изнутри выпирающей силой жизни» — вот этой именно силой жизни так прекрасна советская женщина и советский человек Анна Георгиевна Греч.

Она знает жизнь, людей, знает, что в соперничестве с молодой Ольгой неизбежно проиграет. Она и не вступает в борьбу с Ольгой, но вступает в борьбу с собой. И одерживает победу. Она отказывается от ложных надежд на личное счастье и тем сохраняет женское и человеческое достоинство.

Меня увлекал стоицизм Анны Греч. И все вспоминалась как антитеза моей героини какая-то особа из пьесы Чирикова или Найденова: безнадежно в кого-то влюбленная, она занудливо и жалобно зовет предмет своего обожания на прогулку по… кладбищу!..

Росла моя воля к тому, чтобы выявить в Анне Георгиевне «выпирающую силу жизни». Что же давало Греч эту непобедимую силу?

Призвание. Профессия. То, чем одарило женщину советское государство. Чувство, что ты нужна, что прожитый день, кроме утраты, несет частицу приобретения — опыт.

Анна Греч — хирург. И, мне верилось, хирург талантливый.

Хирургия — величайшее из творчеств.

За время, что я «сестрой» провела в госпитале Художественного театра в империалистическую войну, мне (хотя в самой крошечной степени) довелось испытать чувство врача. Помню, как при {266} перевязке загрязненной раны в нас, «сестрах МХТ», рождалось особое чувство, так похожее на творческое. Так хотелось скорей помочь тому, кто зависел от нас. Как после перевязки смотрели они на нас! Эти глаза, эту бледность лица извлекла я из запасов памяти, когда начала работать над ролью хирурга Анны Греч. От мастерства ее рук зависят здоровье и жизнь людей. Желание удержать жизнь, вернуть здоровье — разве не может это стать всепоглощающим?