Читать «Путевые записки» онлайн - страница 37

6) «Вознесение богоматери». Сила и энергия, составляющие отличительные качества Аннибала Каррачи, здесь развиты до необычайности как в фигуре апостолов, так и во всей вообще картине.

7) «Игроки» Караваджио. Из темного фона почти выпукло, рельефно является вам молодой человек, обыгрываемый, наверное, другими с помощью третьего, передающего ему все тайны карт неопытного его противника, неопытность последнего и коварство первых – противоположность, выраженная мастерски.

8) «Ниней и Семирамида» Гвидо Рени [бледный колорит].

Не упоминаю здесь о бесподобных созданиях Павла Веронезе, где многочисленные фигуры живут совершенно отдельными, своеобычными характерами и составляют в картине этого живописца проявление богатства мысли и фантазии творческой. Таковы наиболее: «Брак в Кане», «Встреча в Еммаусе», «Религия», подводящая к божьей матери венецианское семейство.

Не упоминаю также о картинах Луки Джордано, отличающихся смелостью создания, пример которому блистает удивительный [Исаак] «Иаков, подымающий камень с колодца» и Ревекка, покорно, но полная любви смотрящая на него.

Не упоминаю о сильной клар-обскуре Еспаньолета, которая в соединении с творчеством производит такой необычный эффект в картине «Ангел, освобождающий Петра из темницы», ни о Гверчино, картина которого «Царица Томариса», получившая известие о поражении сына в то время, как она расчесывает свои волосы, отличающаяся необычайной игрой света и тени, ни об «Аврааме, приносящем в жертву Исаака» Дель-Сарта; ни о «Лобызании Иакова» Джорджино, ни о «Спящем Иисусе на коленях Марии» Марати – ни о тысячи других, которые заслуживают описания. Не могу однако умолчать о «Нищем» Мурилио и об архитектурной живописи Каналетти.

Что касается до немецкой школы, то она отличается таким множеством шеф-девров, что решительно нет никакой возможности перечесть их. Тут два удивительных портрета, мужчины и женщины, Гольбейна, портреты Зейбельды, прелестные tableaux de genre Нетчер, наконец, Рубенс, Ван-Дик, «Ангел» Менгса, ландшафт Рюйсдаля, сцены Теньера, Останде, Вувермана и проч. Между прочим, Рембрандт представил «Мальчика, уносимого орлом в облака», который, от страха и боли пронзительных когтей хищной птицы, сделал ужасную гримасу и очень прозаически извергает мочевую струю. Это может со всяким случиться, кто неосторожно подымется в облака, как я теперь, желая определить характер многочисленных произведений живописи, представляемых на удивление знаменитой Дрезденской галереей.

Мне остается сказать несколько слов о театре.

В плохом, бедном по наружности театре, рядом с которым вздымается ныне новый, играет прекрасная труппа, отличающаяся общностью исполнения, каким-то старанием и вкусом. Мне издали показалось, что я сижу в обществе, где благородные актеры вздумали давать представление: так все опрятно в игре, так аристократически, важно. К этому присоединяется еще огромное понятие об искусстве. Я думаю причину всего этого должна отыскать в высоко образованном вкусе самого короля и во влиянии принцессы Амалии. Конечно, здесь нельзя, как об игре Зейдельмана, написать разбора, где могут быть подняты все вопросы изящного, но взамен ни разу в продолжение многих и многих вечеров не противоречили со сцены моему эстетическому вкусу, а это много. Вот имена актеров: Паули, ровный, многосторонний и глубоко понимающий тайну комизма, для которого требуется, может быть, более спокойствия, чем движения и разных выходок; Девриент, трагический актер с умом, но так тщательно отделывающий свои роли, что они не кажутся вам целым, а состоящим из многих прекрасных кусочков; наконец, Шоппе, Хевлинг и проч. Из актрис – некрасивая, но умная г-жа Девриент, у которой недостаток наружных средств огорчает зрителя, чувствующего, что без них не может она выразить полностью того огня, того чувства и понятия о всех оттенках внутреннего ощущения, которое хранится на дне души ее. Наконец, прелестная Антюц и г-жа Бауер, принадлежащая к старой немецкой методе, где от желания картинных положений и от подбирания поз, приличных действию, игра принадлежит больше к пантомиме, чем к игре собственно, однакож сквозь эту сеть сквозит у нее умение сделать сценический эффект и заставить почувствовать зрителя силу хорошего места в писателе. Что касается до оперы, то мне приходится глодать кости, обглоданные славой и известностью. Так, в Берлине наслаждался я уже избитым голосом Леве, а здесь предстояло мне наслаждение видеть пресловутую Шредер-Девриент, с голосом, начинающим глохнуть, видимо. Любопытно было видеть молодую, красивую певицу Маркс, когда она, как богач, не предвидящий и конца сокровищам своим, расточала силу голоса при всяком случае, и Шредер, как банкир, близкий к банкротству, сберегает все свои средства для одного известного места. Впрочем, эта борьба не исключала и другую, закулисную, состоящую из интриг, как известно, и проч. Из певцов замечателен тенор Чифачек, все прочие – посредственность. Частые посещения театра показали мне всю ничтожность немецкого репертуара. Что это за пьесы, где ложные следствия из верного начала или ложные начала с систематическими выводами, или ложное следствие и ложное начало вечно проходят перед вами в какой-то грубой, непросветленной процессии. Все в этих пьесах наносное, придуманное, все сцены – чужеядные растения, все комические положения – батарды, не могущие сыскать отца своего. Например, «Капитан Ферневильд» принцессы Амалии принадлежит к этому числу. Клейст в своем «Принце Гомбургском» показал типический образец драматической немощи. В то время, как уже начинает выясниваться характер Брандереургского курфюрста и принца Гомбургского, когда катастрофа из столкновения этих характеров выливалась сама собой, вдруг все разрушено. Курфюрст, приговаривая принца на смерть, объявляет, чсо он шутил; принц, с завязанными глазами ждавший смерти, вдруг ладает в объятья всех действующих лиц, и эффект пошлой мелодрамы заступает место сильного трагического эффекта.