Читать «Присягнувшие Тьме» онлайн - страница 339

– Прямо в лужу формалина? – Он усмехнулся. – От тебя несет моргом, старина. Ты…

Его прервал звонок стационарного телефона. Брюжан, казалось, вспомнил о сигарете. Он медленно раздавил ее в алюминиевой пепельнице, потом не спеша снял трубку:

– Ну?

В один миг его улыбка испарилась. Цвет лица из красноватого превратился в бледно-розовый. Минуло несколько секунд. Лицо его каменело все больше и больше. Он проворчал:

– Где точно?

Он страшно побледнел, взгляд его потух. На одном дыхании выпалил:

– Сейчас приеду.

Повесил трубку, мгновение созерцал стол, потом поймал мой взгляд:

– Плохие новости.

Сердце сжалось от неясного предчувствия. Опустив веки, он шепнул:

– Манон Симонис погибла.

Жандарм развел руками, чтобы выразить удивление и бессилие, потом протянул мне сигареты. Я видел его как во сне.

Наконец его слова достигли моего сознания. В голове будто что-то взорвалось. Внутри образовалась пустота. В один миг я превратился в ископаемое, в окаменевший труп.

– Она хотела прорваться через заграждение на шоссе D437, неподалеку от Морто. Мои люди открыли огонь. Ее машина врезалась в лиственницу. Она ударилась головой о приборную доску. Я… Ну… – он снова развел ладони. – В общем, все кончено… Сейчас мы…

Продолжения я не услышал. Я потерял сознание.

115

Блаженный Фома Аквинский писал: «Пусть нам не дано познать то, что́ есть сущность Бога, но мы можем попытаться определить, что́ она не есть». Молитва тем горячее, чем Бог дальше, непонятнее, недоступнее. Верующий молится не для того, чтобы понять Всевышнего. Он молится, чтобы погрузиться в Его тайну, в Его величие. Неважно, что предел страдания уже перейден, что чувство покинутости невыносимо. Напротив, чем неисповедимее для нас пути Господни, тем усерднее мы Ему молимся. Само это непонимание служит для нас мостиком к Его тайне. Одним из способов раствориться в ней. Сжечь в ней свой бунт, свою гордыню, свою волю. Даже в Руанде, когда снаружи доносился скрежет мачете и вой сирен, я молился особенно пылко. Без надежды. Как сегодня…

В субботу на рассвете я вновь обрел способность говорить, способность верить.

По правде говоря, моя вера пришлась весьма кстати. Она позволила мне оглушить себя и вернуться к тому непониманию и смирению, которые я утратил.

На самом деле я уже не был ни христианином, ни даже просто человеком. Отныне я – лишь непрерывный вопль. Разверстая рана, которая никогда не заживет. Сломанная жизнь, которая день за днем будет все сильнее воспаляться и гнить. За моей молитвой, за моими словами скрывалась гангрена.

Манон.

И сколько я ни твердил себе, что для нее начинается истинная, вечная жизнь и мы встретимся снова, когда пробьет мой час, я не мог смириться с тем, чего меня лишили. Нашей земной надежды. И стоило мне подумать о счастливых годах, которые мы прожили бы вместе, как я физически ощущал, что эту благодать из меня вырвали. Словно орган. Мышцу, кусок плоти, отрезанные без анестезии.

Рана болела по-разному. Иногда я вспоминал девочек – Камиллу и Амандину. Или Лору, которую никогда не уважал, и теперь раскаяние будет мучить меня до конца моих бессонных ночей.