Читать «Предместья мысли. Философическая прогулка» онлайн - страница 160

Это очень сильно, конечно. Все-таки – и в этом ее огромное отличие от самого Камю – она ищет, или, лучше, пытается искать какую-то небесную родину, какое-то подобие спасения в каком-то подобии веры. Сохранилось одно ее стихотворение – они ведь все писали стихи: и Раиса Маритен, и Лидия Бердяева, и вот, значит, Рахиль Беспалова тоже. В ее случае это только одно, зато очень выразительное стихотворение. Я попробовал перевести его.

Призыв

Боже, Ты, кто уже не перестает умирать,но кто воскреснет,Боже, больше не Отец,и больше не Сын,и больше не Дух,Боже,бесконечно покинутый,бесконечно отмененный,отбросившийи свойства, и сущность,не желающий больше ни Всесилия,ни Всеведения,Боже,более не входящий в наши образы,не говорящий на нашем языке,Бог без маски и без лица,Ты, кто уже не живет в нашем прошлом,и не начинает нашего будущего,и не пронизывает наше настоящее,Ты, которого мы отделилиот нашего Блага, нашей Красоты, нашей Истины,О Боже, похожий теперьлишь на абсолютность смерти,к Твоим ногам я бросаюсь,Бог отсутствующий,единственный, к кому можно обратиться с мольбою,единственно искомый,единственно обожаемый.Боже мой,Ты возвратился к нам в подозрительном свете,в ложном сумраке,в сомнительной ясности,незаметно прокрался в мою тревогу,я еще не уверена, что это Ты,и не уверена, что это не Ты,Ты предлагаешь мне только свое молчаниеи свое вероломное присутствие,я не решаюсь назвать тебя,Бог, почти незнакомый и все-таки узнанный,Мой Бог.

23 июля 1943, South Hadley

Может быть, это не великие стихи; они слишком рассудочны для великих стихов. Но и это, по-моему, текст очень сильный. Это можно назвать поэтической теологией – не после Аушвица, но во время Аушвица. Как и у Шестова, это «чистая апофатика», богословие отрицательное. Но апофатика трагическая, апофатика, в самом деле, на фоне дымящихся крематориев. Бог Шестова «остается условной гипотезой» (как писал Бердяев). Бог Беспаловой, недостижимый, невозможный, отсутствующий, остается или, может быть, с годами становится для нее, предметом страстных и отчаянных поисков, религиозных поисков в эпоху величайшей Катастрофы, до которой, как уже сказано, Шестов благоразумно не дожил. Не могу не процитировать еще одну запись, сохранившуюся в ее тетрадях, видимо, самых последних лет, когда война уже кончилась: «Мир выходит ошалевшим из этого долгого неистовства… Бог был покинут. Никто не хотел умирать за него. Никто не хотел жить для него… Бог молчал во время этой войны. Только Бог войск говорил своим грозным голосом. Бог, который правит народами и не считает души. Бог Библии и Немезида греков. Но Христос не воскрес. Возможно, он был среди своих братьев на этой фабрике смерти. Никто его не видел. Он никого не утешил… Я не говорю, что Бог умер; я говорю, что умер его образ, созданный мною. Теперь Он должен снова открыться (с’est à Lui de se révéler de nouveau)». Похоже, Он не открылся.