Читать «Предания вершин седых» онлайн - страница 87
Алана Инош
— Живая, — вздохнула та. — Вот только не человек я больше. Оборотень.
Любимко, чистая душа, даже не дрогнул, не отшатнулся, его взор всё так же улыбался.
— Да это ничего! — сказал он тепло, взволнованно. — Главное — ты живая! Погоди, я засовы отворю, впущу тебя!
Он повернулся было к двери, но Олянка окликнула его вполголоса:
— Постой, не шарахайся по дому, услышат. Не нужно, чтоб меня видели. Я в окно влезу. Я тебе принесла кой-чего от хвори твоей.
Любимко с изумлением проследил за её прыжком. Ему, не видящему хмари простым человеческим глазом, показалось, видимо, что Олянка по воздуху в окно влетела.
— Ловко! — засмеялся он.
Мягко и бесшумно приземлившись внутри комнаты, Олянка очутилась в его объятиях. Теперь, видя его лицо вблизи, она с болью в сердце отмечала следы недавней хвори на нём. Осунулся Любимко за эти дни, будто крошки хлеба в рот не брал с тех пор, как Олянка исчезла.
— Как ты, родимый мой? — Олянка хотела коснуться пальцами его ввалившихся щёк, но побоялась оцарапать когтями, и дотронулась суставами согнутых пальцев.
Глаза Любимко на миг закрылись, тень страдания мелькнула на его лице. Ни к чему был этот вопрос, Олянка и так видела, что худо ему пришлось. Открыв глаза, Любимко улыбнулся.
— Теперь, когда ты тут, живая — лучше и быть не может.
— Хороший мой, — выдохнула Олянка и зажмурила намокшие веки.
Несколько мгновений они стояли, уткнувшись лбами. Потом Любимко спохватился:
— Ох, окошко затворить надобно! Мороз такой, а ты едва одета!
Он закрыл окно, а Олянка проговорила:
— Мне-то холод не страшен. И шуба не нужна мне. У меня своя шуба теперь есть... Как бы ты не застудился.
Любимко подбросил поленьев в печку, где тлели угольки. Дрова схватились, затрещали, озаряя рыжим отсветом его заострённое болезнью лицо. Олянка положила на стол бурдючок.
— Вот, снадобье тебе принесла. Принимай по чарке утром и вечером, покуда всё не выпьешь. Исцелит оно твой недуг. Его Бабушка Свумара варила.
— Где же обретаешься ты теперь? — спросил Любимко, вглядываясь в неё с тоской, тревогой, нежным беспокойством.
— На Кукушкиных болотах я нашла свой дом, — ответила Олянка.
Она рассказала о Стае, о Бабушке, о милых пушистых волчатах... И смолкла вдруг под увлажнившимся взором Любимко, задохнувшись и зажав себе рот. Боль потери сжала лапой горло.
— Исторглось дитятко из утробы моей, — выдохнула она со слезами.
Только разговорчивый огонь нарушал горестную тишину. Это был не тот огонь, что в очаге у Бабушки. Тот — могучий, лесной и дикий, а этот — ручной, домашний и весёлый, как добрый любвеобильный пёс. Он даже руки ласкал, а не жёг, когда Олянка подбросила ещё поленьев. Или это он отскакивал от тонкого слоя хмари, облекавшего их? Олянка стряхнула хмарь, повернулась к мужу, взглянула в его заблестевшие горькой влагой глаза.
— Прости, Любимушко, не смогу я с тобой остаться, — глухо проговорила она. — Не место мне теперь среди людей.
— Я и не надеюсь тебя удержать около себя, пташка моя вольная, — проронил он с тронувшей его бледные губы печальной улыбкой. — Ты и раньше моею не была. Ты жива — вот что главное для меня.