Читать «Предания вершин седых» онлайн - страница 44

— Садись-ка... Сейчас огонь разведём.

В руках Куницы чиркнуло огниво, искры рассеяли тьму, отразившись на миг в глазах девицы-оборотня. Куча сухих листьев быстро вспыхнула. Куница притащила откуда-то из темноты охапку хвороста, и огонь жадно затрещал, перекидываясь на него. Олянка озиралась. Дымок вытягивало в дыру над их головами — ту самую, в которую Куница так ловко «провалилась».

— Что это за подземелье?

Куница протянула к огню когтистые пальцы. Поворачивая руки, сжимая и разжимая кулаки, она проговорила:

— Ух, хорошо, тепло... Хоть мы, псы, и не боимся мороза, а всё ж приятно у огня посидеть... Подземелье? А это ходы наши. Марушины псы по ним днём передвигаются, когда солнце яркое. Отдыхают тут же.

Пламя разгоралось не бурно, но уверенно. Оно влекло своим жаром, и совсем замёрзшая Олянка невольно потянулась к нему. Её пальцы подрагивали, а на нежной, белой коже запястий проступали синяки — отпечатки мужских рук. Куница нахмурилась:

— Это кто тебя так?

Олянка чуть отдалила руки от огня, жар которого сушил и стягивал кожу.

— Муж, — ответила она глухо, через ком в горле. — Он вообще не дурной человек, но на него накатывают припадки. Он становится безумен, беснуется, как дикий зверь. Слугам его цепями приходится опутывать, чтоб удержать. А между припадками он хороший, добрый. Он сам не рад этому... Он даже жениться не хотел, чтоб жену своим безумием не мучить, но отец настоял: внуков хотел, наследников. Отец у него — знатный человек, княжий дружинник.

— Так это от него ты убежала? — понимающе прищурилась Куница.

— Да, — проронила Олянка. — У него припадок начался.

Куница щурилась на огонь. Нижняя челюсть изобличала силу и неженскую суровость. Светло-голубые глаза временами отливали желтизной, а порой мерцали твёрдой оружейной сталью.

— Значит, родичи твои — богатые люди? — проговорила она, задумчиво покусывая сухой прутик. — Стало быть, искать тебя будут...

— Наверно, будут, — чуть слышно пробормотала Олянка.

— Вот только домой тебе нельзя уж, голубушка. Скоро превращение начнётся. — И Куница, переломив прутик, кинула в огонь.

Следы клыков чудовища тупо ныли. Глубокие, кровавые борозды уродовали красивую руку, изящную и женственно-гибкую, со светлой кожей. Но что теперь ей красота? Ранивший её зверь впустил в неё Марушино семя, и страшные сказания, которыми матушка её пугала в детстве, становились явью. На Олянку накатывало мертвенное оцепенение. Оно панцирем сковывало её, и отчаянный крик засыпал под ним, как река спит под коркой льда.

— Уходить нам отсюда надобно, — решительно сказала Куница. — Чего доброго, ещё собак пустят по твоему следу. Я, правда, последние полверсты тебя по хмари несла, снег не примятый остался, но всё равно не помешает подальше отойти. Грейся, пока костёр догорает, да в путь двинемся.

— Куда? — дрогнула Олянка.

— Дальше, в лес, — был краткий ответ.

Куница больше не подбрасывала хвороста в огонь, и тот вскоре начал ослабевать, затухать. Олянка ловила его последнее, угасающее тепло. Ей удалось хорошо отогреть руки и просушить сапожки, отсыревшие от набившегося в них снега. Они чуть закоптились и пропахли дымом, но всё равно приятно было просунуть в них холодные ступни. Бесприютность обступала со всех сторон, пустота и неизвестность свистели ветром в ушах. И ни одной доброй души вокруг... Куница? Олянка ещё не знала, другом её считать или врагом. Девица-оборотень помогала ей, и Олянка невольно к ней тянулась — а что ещё оставалось? Одной ей не выстоять. Сгинет она в этом зимнем лесу. Домой возврата не было: горели на руке следы клыков, стучали в них отголоски загнанного сердцебиения. «Тук, тук, тук», — билась тупая боль. Кровь на удивление быстро свернулась и перестала течь, застыла бурой коркой на коже.