Читать «Предания вершин седых» онлайн - страница 174

Издав тяжкий, усталый вздох, Леглит завладела руками Зареоки и покрыла их поцелуями. Щекочущими мотыльками они плясали по коже, поднимаясь всё выше, обожгли шею девушки и достигли её губ. Растерянная, заплаканная Зареока, заблудившись в возвышенно-туманных восклицаниях Леглит, этот порыв ощутила всем сердцем. Его смысл был яснее некуда. Приподнявшись на цыпочки, она обняла навью за шею.

— Мне тревожно за тебя. Леглит, хорошая моя! Нельзя же так зверски работать и при этом совсем ничего не есть! Ты еле живая, такая худенькая... На тебя же смотреть страшно!

— О, священная печёнка Махруд! Ха-ха-ха! — расхохоталась навья. — Ты чудо... Ты прелесть моя!

Зареока ощутила, что подымается в воздух. Это Леглит, стиснув её в объятиях, принялась её кружить со смехом.

— Милая Зоренька, я обожаю тебя... Обожаю! Кажется, я разгадала это уравнение... «Любить» равно «кормить»! — восклицала она, чмокая девушку в щёчки, в шею, в губы — всюду, куда получалось дотянуться. — И чем сильнее любовь, тем упитаннее её предмет! Ха-ха-ха... Прелесть... Чудо моё! Я твоя — целиком и полностью! Владычица моя прелестная...

Работала Леглит почти без выходных. Лишь раз в десять дней, а то и в две седмицы у неё бывал отдых, но весь он проходил... во сне. В будние дни их с Зареокой встречи были очень краткими, и девушка надеялась, что уж в долгожданный выходной-то они побудут вместе подольше. Увы, её ждало разочарование. Нет, Леглит не отказалась встретиться, но в светлом берёзовом лесочке, под шелест кудрявых белоствольных красавиц она крепко заснула, положив голову на колени Зареоки. Боясь потревожить навью, та просидела так полдня. Корзинка со снедью стояла рядом, но Зареока к ней не тянулась, чтоб лишний раз не шевелиться... Это было даже не разочарование, а потрясшее её до глубины души осознание, насколько же Леглит выматывается, как много сил отдаёт работе.

— Зоренька... Прелесть моя, счастье моё, — проговорила навья, устраивая голову на коленях у девушки и глядя на неё с усталой нежностью. — Я люблю тебя, обожаю тебя... Я только вздремну самую малость, хорошо?

— Хорошо, отдыхай, — вороша пальцами её стриженые волосы, сказала Зареока.

— Как с тобой чудесно, — вздохнула Леглит, пытаясь поднять неодолимо смыкающиеся веки. — Поцелуй меня, свет моего сердца...

Её взгляд ускользал, угасал, сознание трепетало, как пламя на ветру. Её бледность была поистине ужасающей. Со сжавшимся сердцем Зареока склонилась и прильнула к губам Леглит, и они ответили совсем слабо. К концу поцелуя навья-зодчий уже спала, и если бы не лёгкое, едва заметное дыхание, её можно было бы принять за мёртвую.

Вот уже янтарно-румяные лучи заката прощально ласкали белые стволы берёз, а Леглит всё спала. Забыв о голоде и жажде, Зареока стерегла её отдых. Её колени стали для навьи изголовьем, и она не решалась из-под неё выбраться. Угасла вечерняя заря, голубые сумерки поползли по земле, потянуло прохладой, заныло комарьё; Зареока только и делала, что отмахивалась от них сорванной веточкой да сгоняла настырных голодных кровососов с Леглит. И всё же нельзя было сказать, что свидание получилось из рук вон плохим. Даже просто охранять сон навьи было Зареоке в радость. С грустноватым, тёплым чувством в груди она всматривалась в бледное лицо с впалыми щеками («Недоедает всё-таки!») и осторожно, затаив дыхание, кончиками пальцев дотрагивалась до волос Леглит, остриженных очень коротко, под расчёску. Очень хотелось поцеловать эти обычно строго сжатые, а сейчас жалобно приоткрывшиеся губы, но Зареока боялась разбудить навью. Подушечками больших пальцев она едва ощутимо приглаживала брови Леглит — довольно густые, темнее волос. Они придавали лицу сурово-замкнутый вид, который, наверно, отпугивал тех, кто не знал Леглит близко. Зареока тоже сперва побаивалась, но теперь-то она знала, что та неспособна и муху обидеть — даже удивительно, ведь она навья, оборотень-волк. Во рту у неё были внушительные клыки, а на острых кончиках ушей рос пушок, но на всё это девушка смотрела с нежностью. Ушки, зубки... Спит, как дитя, доверчиво и расслабленно, на мягком ложе её колен. Разве не чудо?