Читать «Похитители разума. Психохирургия и контроль над деятельностью мозга» онлайн - страница 47

Самуэль Чавкин

Но даже в тех случаях, когда каких-либо явных неврологических отклонений и не наблюдается, жизнь в нищете может оказать катастрофическое воздействие на восприимчивость ребенка. Некоторое представление о том, как нищета, которая так часто сопряжена с отсутствием родительского тепла и заботы, может искалечить молодую душу или же подавить в ней стремление к росту и развитию, можно получить, ознакомившись с очерками Неда О'Гормана, нью-йоркского поэта, который последние десять лет руководит работой созданного им своеобразного детского сада в Гарлеме. В одном из очерков, опубликованных в «Нью-Йорк таймс», он описывает следующие вполне типичные истории:

Генри говорил коряво, его движения были плохо скоординированы. Отсутствие навыков речи — первое, что чаще всего встречается у детей, попадающих к нам на воспитание. Обычно это квалифицируется как речевой дефект, однако я пришел к заключению, что в большинстве случаев неумение правильно говорить было результатом того, что ребенок слышал лишь неграмотную речь окружающих и практически ни с кем не общался. Основным его занятием был просмотр телевизионных передач.

Генри сломлен постоянной заброшенностью. Он никогда не испытывал ласки и внимания. Он не знал, что делать со своими чувствами. Он тянулся к жизни и родительскому теплу, а видел перед собой лишь экран испорченного телевизора, на котором то появлялись, то исчезали черно-белые полосы... да еще своего деда, доживавшего последние дни в инвалидном кресле. Генри было 6 лет.

Стелле 3 года. Она почти немая, хотя никаких патологических отклонений у нее не наблюдается. Она просто еще не научилась разговаривать. Ее мать застыла в дверях своей квартиры, как закованный в цепи индейский тотем. Когда я наведываюсь к ним по утрам, Стелла безмолвно улыбается, чуть подпрыгивает и бежит мне навстречу. Она ни на что не смотрит и ничего не замечает. Она совершенно не знает, что делать с игрушками, кубиками, мелками или ножницами. Ей нравится играть с Линком, 3-летним мальчиком, который, как и она, за несколько месяцев посещения моего сада превратился из визжащего и ревущего замарашки в прекрасного малыша, с жадностью познающего окружающий мир, несмотря на столь неблагоприятные условия жизни. Стелла — почти немая девочка; Линк — нервный и запущенный ребенок. Мать Линка (как и мать Стеллы) — глубоко несчастная женщина. Ее личная жизнь, дети, квартира — все пребывает в состоянии мертвой отрешенности. Проходят дни — но ничто не меняется. Только глаза ее все тускнеют и тускнеют. Она никогда не смеется, и эта ее отрешенность передается детям. Даниэл (сейчас ему уже 19) пришел в мой детский сад, когда он еще только открылся. В то время мальчику было 9 лет. Год назад я случайно увидел его в дверях дома на 128-й улице (Район негритянского гетто в Нью-Йорке (Гарлем).— Прим. перев.). В моей памяти он был прелестным мальчиком, отличавшимся какой-то особой жизнерадостностью, откровенностью и прямотой.