Читать «Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм» онлайн - страница 114

«С чего начинать?» (1970), «От произведения к тексту» (1971), «Текстовый анализ одной новеллы Эдгара По» (1973) (89, 10).

Однако уже в том же 1973 г. был опубликован его сборник «эссеистических анализов» (право, затрудняюсь назвать это иначе) «Удовольствие от текста» (84), за которым последовал еще целый ряд работ, написанных в том же духе: «Ролан Барт о Ролане Барте» (1975), «Фрагменты любовного дискурса» (1977) и т. д. (85, 80), явно ознаменовавшие собой несомненную неудовлетворенность практикой «текстового анализа» и переход к концепции «эротического текста», не скованного мелочной регламентацией строго нормализованного по образцу естественных наук структурного подхода. Теперь кредо Барта — вольный полет свободной ассоциативности, характерный для «поэтического мышления» постмодернистской чувствительности.

Впрочем, говоря об очередной смене парадигмы у Барта, приходится учитывать тот факт, что приметы позднего Барта можно встретить и в его более ранних работах. Так, еще в статье 1967 г. «От науки к литературе» (10) он приводит высказывание Кольриджа: «Стихотворение — это род сочинения, отличающийся от научных трудов тем, что своей непосредственной целью оно полагает удовольствие, а не истину» (10, цит. по переводу С. Зенкина, с. 381–382) и делает из него весьма примечательный (с точки зрения своей дальнейшей эволюции) вывод: «двусмысленное заявление, так как в нем хотя и признается в какой-то мере эротическая природа поэтического произведения (литературы), но ей по-прежнему отводится особый, как бы поднадзорный, участок, отгороженный от основной территории, где властвует истина. Между тем удовольствие (сегодня мы охотнее это признаем) подразумевает гораздо более широкую, гораздо более значительную сферу опыта, нежели просто удовлетворение „вкуса“. До сих пор, однако, никогда не рассматривалось всерьез удовольствие от языка… одно лишь барокко, чей литературный опыт всегда встречал в нашем обществе (по крайней мере, во французском) отношение в лучшем случае терпимое, отважилось в какой-то мере разведать ту область, которую можно назвать Эросом языка» (там же, с. 382). Трудно в этом не увидеть истоки позднейшей концепции текста как «анаграммы эротического тела» в «Удовольствии от текста» (84, с. 74).

Однако прежде чем перейти к собственно теории и практике анализа у позднего Барта, необходимо сделать несколько замечаний о Барте как «литературно-общественном феномене» эпохи. Если попытаться дать себе отчет о том общем впечатлении, которое производят работы Барта, то нельзя отделаться от ощущения, что лейтмотивом, проходящим сквозь все его творчество, было навязчивое стремление вырваться из плена буржуазного мышления, мировосприятия, мироощущения. Причем драматизм ситуации состоял в том, что общечеловеческое воспринималось как буржуазное, что сама природа человека Нового времени рассматривалась как буржуазная и поэтому естественным выходом из нее считалось все то, что расценивалось как противостоящее этой природе, этому мышлению: марксизм, фрейдизм, ницшеанство. Естественно, что все это подталкивало к леворадикальному, нигилистически-разрушительному, сексуально-эротическому «теоретическому экстремизму» в теории, условно говоря, к «политическому авангардизму». Подобные настроения, разумеется, не были лишь прерогативой одного Барта, они были свойственны, как уже об этом неоднократно говорилось, и Фуко, и Делезу, и — в крайне эмоциональной форме — Кристевой.