Читать «Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы» онлайн
Сергей Игоревич Ачильдиев
Сергей Игоревич Ачильдиев
Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы
Памяти моих друзей Ильи Гуркова, Бориса Скрадоля, Аркадия Спички
В гостах у Раскольникова
Из тяжёлых, подпираемых крышами туч сеет мелкий дождичек. Резкие порывы ветра пронизывают насквозь. Температура — чуть выше нуля, влажность — под сто процентов. Идёшь, словно по дну моря. Нормальная питерская погодка…
В преддверии трёхсотлетнего юбилея города старую Сенную площадь, чрево Питера, уже начали теснить новомодные торговые павильоны с затемнёнными стёклами. Но пока здесь по-прежнему кишит народ: крикливые цыганки и небритые кавказцы, интеллигенты с пудовыми кошёлками и тихие старушки с вязаными шерстяными носками по двадцатке, бомжи и приблудные собаки. Кто продаёт, кто покупает, кто надеется на милостыню, а кто просто норовит стянуть, что плохо лежит.
Выбираюсь из этой толчеи к переулку Гривцова. Изначально он именовался Конным, и в «Преступлении и наказании» обозначен как «К-ный». А значит, вот оно, то самое место: здесь, ««у самого К-ного переулка, на углу», Раскольников случайно услыхал разговор, из которого понял, что ««завтра, ровно в семь вечера», Алёна Ивановна, знакомая ему старуха-процентщица, ««останется дома одна».
В сотне шагов — мост через канал Грибоедова, бывший Екатерининский. В романе он упоминается неоднократно и всякий раз презрительно — «канава». С тех пор вода стала чуть чище, мальчишки даже ловят в ней рыбу. Но, говорят, этот улов не едят даже кошки.
Сразу за мостом поворот налево: Гражданская улица (бывшая Средняя Мещанская) — узкая, тихая и чистенькая, впритык уставленная теми же четырёх-пятиэтажными домами.
Вот и пересечение Гражданской со Столярным переулком, а на нём то самое здание, известное как «дом Раскольникова». Тесная подворотня, на редкость ухоженный двор и ничем не приметная дверь в первый правый подъезд. Внутри — узкая крутая лестница. Тут же на стене аккуратно выведено фломастером: ««Вперёд к Роде!», — и стрелка вверх.
Медленно одолеваю первый пролёт, второй, третий… С каждым этажом надписей на стенах всё больше. На четвёртом они уже наползают друг на друга.
Самое распространённое — объяснения в любви:
««Родя — ты прикольный чел.!»;
««Хоть я не фанатка Достоевского, но я люблю тебя, Родя! Инна, 10-а»;
««Пусть всегда будет Родя!»;
Ему, кумиру, здесь адресованы целые лирические послания:
««Родя! Это место твой храм…Мы поставим свечку в твоём храме. Свеча погаснет, но её свет останется в нас. Он вечен, как вечна жизнь. Ты бессмертен»;
«За ни за что тебе спасибо,
за ни за что тебе, мой друг.
И, словно тень, проходит мимо
волнобаржовый бороздюк! Морозный. Псков».
Есть и явные следы молодёжной агрессивности:
«Бей старух, спасай Россию!»;
«Родя, убей мою соседку!!! P S. Пожалуйста».
Рядом краткие философские эссе:
«Родя! Ты не её убил, а себя! Мурка, Ann, М.-О.»;
«Раскольников тоже не знал, зачем он шёл к Сонечке — ему нужны были её слёзы… Маша»;
«Дорогой мой Родя! Ты — дурак! И зачем, зачем ты сделал это?! Но ты выстрадал — и этим возродился… Твои Наташа и Катя!»;