Читать «Портативное бессмертие» онлайн - страница 130

Я надувал щеки, выпячивал грудь, но скоро забывал продолжение, менял направление мыслей, точно ложась на другой галс. «Вокзал, меня ранивший еще в детстве. Кто виноват… Цветные, подвижные фонари, голос рока, разлуки, мертвецкая, и профиль Лоренсы (стянуты волосы), Жан сверяет часы в окне уплывающего экспресса, его плечи слишком широки (новое пальто), заслоняют многое. Я не люблю широкоплечих. С ними у меня особый разговор. Скажу ему… Лик Лоренсы, лоб матери, профиль сестры на обоях (войны, революции). Брось, чудак, кто виноват… Жан, Жан, не женщина станет меж нами, еще раз (быть может, последний) я иду за тобою». С этим я приближался солнечным утром к знакомому, сумрачному подъезду. А там лучистый квадратный дворик; открыл широко рот – подобие поклона – на уровне окна консьержа. Он износился за это время: обрюзг, полинял, словно вывалялся в муке. На площадке: «Да хватит ли у меня сил взглянуть на Лоренсу, ведь сейчас…» Я повернул, решив спуститься побродить, набраться духом, сообразить, но внезапно дверь щелкнула, стремительно распахнулась – и на пороге: выбритый, загорелый (вождь после колониальной кампании), с тяжелым бычьим затылком, много изменившийся – Жан Дут! «Войди, – сказал он хрипловатым голосом. – Сюда». Сперва затворил дверь, потом взял мою руку: «Ты собирался бежать?» «Я думал, Лоренса, не знаю!» – начал я оправдываться. «Лоренсы нет», – пояснил он тихо и обнял меня. В обширном, пресловутом кабинете собралась уже вся компания, резко выделялось несколько экзотических чужих лиц. «Подойди, я тебя представлю жене», – приказал Жан. Навстречу поднялась желтая, крохотная женщина с приплюснутым носиком и раскосыми глазками. Грациозно протянув игрушечную, бескостную ручку, она произнесла фарфоровым голосом: «Мадлон!» Жан чего-то ждал, действуя как гидравлический пресс на меня: я склонился и поцеловал смешные, резиновые пальцы. Снова меня подтолкнули, и вот черно-багровое, косматое существо – негр, папуас, австралиец, караиб? – нечто обезьянообразное, вдруг шагнуло вперед, качаясь, плывя на сильных, но каких-то несуразных, согнутых коленках, волоча по полу штанины. Одной рукою вынимая изо рта дымящуюся трубку, улыбаясь – должно быть, светски, – он протянул мне другую: очень горячую и волосатую, со сползающей льдиною бело-крахмальной манжеты. «Бам-Бук», – отрекомендовал его Жан. Медленно отступая, пятясь, он терпеливо проделал в обратном порядке те же движения и наконец опустился в кресло. Но мимо, я смотрел уже мимо, одурманенный знакомым овалом возмужалого лица, с мальчишеским ежиком волос. «Педро», – плачуще воззвал я, раскрывая объятия. Он встал, красивый юноша, явно хворый (а в краях губ и глаз отражение Лоренсы: вопрос, ожидание и одновременно столько доверия). «Педро!..» Он виновато помялся, но молчал. «Не узнает, – объяснил Жан. – У тебя на носу сажа, что ли», – и повернул мое лицо: в упор к себе. Через минуту, вздохнув, отвел глаза, рассеянно бросил: «Не сердись, ведь он был ребенком, да и то в припадке». Меня обступили друзья – те же. Иных я уже не встречал годы (Липен, Савич), с этими недавно беседовал (Спиноза, Свифтсон). Но как все изменились, сдали. Самое ужасное происходило с Чаем и Дингвалем. Их время отмечало особым клеймом: странное дело, не видать морщин или седых волос, а хочется стенать от жалости. Один Савич чудом избег общей участи (разве что нос еще набух, отвис).