Читать «Полное собрание сочинений. Художественные произведения в двадцати пяти томах: Том 1» онлайн - страница 141
Максим Горький
— Вот, значит, на этом самом месте и того...— заговорил он, вздыхая.
— Как бишь ему фамилия-то была?— спросил младший, не подымая головы.
— Фамилия?— Старший поднял голову кверху, зачем-то плотно сжал губы и стал расчесывать пальцами свою лохматую бороду.— Позабыл я фамилию. Мудрена была. Нам что фамилия?! Радетель был покойник, и-их какой! Как раз он земского агента за страховку расчесал! бра-ат ты мой!., беды! «Вы, говорит, что? Трутень вы, значит, вот что! Крестьянство, говорит, своих денег не должно ждать!..» Ах ты, господи, сколько в нем души к крестьянству было!..
Старик умиленно замолчал и провел заскорузлой ладонью по лицу.
— Один раз и я его тоже видал...— закуривая папиросу, заговорил молодой.
— Видал? — оживился старый.
— Как же, возил его из волости на станцию. Седой, строгий. «Как, говорит, живете?»— «Эх, мол, барин, даже отвечать трудно на это. И самим непонятно, как живем. То есть коли мы, мол, в этот год с голоду не околеем все как есть, запишите — великое чудо случилось! Хлеб у нас, мол, такой, мыши и тараканы не кушают, вот как!» И расписываю ему, значит. А он молчал, молчал да и говорит: «Ну, ты, говорит, не очень куксись; оставь жалобы-то для баб. Хоть оно, говорит, и так, однако, говорит, и вы сами тоже не без греха. Гляди, говорит, в оба, а зри в три. Учись, разум тебе для того отпущен». И пошел, и пошел!.. И так это всё у него просто, складно, понятно. Ах ты, думаю! Остановил лошадей, слушаю: «Ты чево, говорит, не едешь?»— «Да вот, мол, не слышно вас от колес-то, потому гремят». Засмеялся. «Ах вы, говорит, младенцы!» Потом хлопнул меня в спину и говорит: «Приходи ко мне, в городе будешь. Я тебе расскажу, коли слушать хочешь...»
— Ну, и был ты?— спросил старик.
— Нет, не был. А к дому подходил раз, это точно. Подошел, вижу, карета стоит у крыльца; постоял, посмотрел. Боязно. Чего я ему? Потом еще кто-то приехал, тоже как бы очень важный господин. Еще, еще... Я и ушел.
Он кончил разговор; докурив папиросу, бросил ее на землю и сумрачно посмотрел на могилу.
— Н-да, был старатель для крестьянства. Теперь, брат, не попрыгаешь далеко-то, потому лишились! — проговорил старик и снова закачался.
Оба замолчали. В их позах много было такого грустного, потерянного, и по лицам, задумчивым и сиротски печальным, то и дело пробегали тени дум. Серые фигуры стали как-то еще больше серы, неуклюжи, и их молчание казалось Николаю Петровичу невероятно красноречивым. И, несмотря на то, что их губы не разжимались, ему казалось, что двое сирот всё еще говорят о своем «радетеле», говорят теми же уродливо скомпонованными фразами и тем же маловыразительным тоном, которым говорили две-три минуты тому назад.