Читать «Полет сквозь годы» онлайн - страница 68

На своем «Ньюпоре-24бис» я летал на Елабугу. Возвращался на высоте около 1500 метров. Солнце было сзади и немного оправа. Вдруг увидел на земле движущиеся тени двух самолетов. Я внимательно осмотрелся и впереди, немного ниже себя, различил «Фарман-30». Быстро нагнал неизвестную машину; на крыльях — круги. Белый! Немного снизившись, я подошел к нему с хвоста и почти в упор дал длинную очередь из обоих пулеметов. Из атаки вышел боевым разворотом. «Фарман» стремительно, под крутым углом несся к земле. Я следовал за ним недолго: через две — три минуты он врезался в лес и взорвался.

И вот в тот самый момент, когда я, радуясь победе, чувствовал себя героем, пришло известие, которое нанесло мне самую тяжелую, самую глубокую моральную травму.

Из Зеленого Дола, где стояла канцелярия и хозяйственная часть отряда, приехал товарищ и сообщил, что недавно прибывший к нам на должность комиссара группы Зайцев на собрании ячейки настоял на исключении меня из числа сочувствующих партии. Свое предложение Зайцев мотивировал главным образом тем, что я бывший офицер, элемент ненадежный и что от таких, как Туманский, партия, мол, старается в настоящий момент избавиться...

В те дни я, конечно, и не подозревал, что в демагогических обвинениях, выдвинутых Зайцевым против меня, звучат отголоски «военной оппозиции».

Самолюбие и гордость мои были уязвлены до самой крайней степени. Оправдываться, опротестовывать несправедливое решение ячейки мне не хотелось. Думал так — пусть меня исключили, все равно, находясь на фронте, буду действовать как коммунист.

Теперь-то понимаю, какое это было с моей стороны мальчишество.

С подавленной, заглушенной, но не угасавшей горечью в душе провел я многие годы. И все пережитое позволяет мне сказать теперь: если верно, что величайшая обида, какую можно причинить честному человеку, — это заподозрить его в нечестности, то несомненно также и другое — правда всегда победит, но тем не менее ей необходимо решительно помогать!..

Незадолго до взятия нашими войсками Сарапула меня вызвал товарищ Афанасьев. Штаб армии находился на станции Огрыз, где производить посадку на «ньюпоре» было опасно. Поэтому я отправился в путь с первым же маршрутным эшелоном, устроившись на тормозной площадке товарного вагона. Одет был, как помню, в кожаные брюки и кожаную летную тужурку с бархатным воротником, сохранившуюся еще с германского фронта.

Поезд командарма стоял в дальнем конце, на запасных путях. Не доходя до салон-вагона Шорина, я увидел толпу пленных колчаковских офицеров — пыльных, грязных, довольно жалкого вида. Охрану несли пять — шесть наших бойцов. Один из пленных, очень молоденький, обратился ко мне не без вызова в голосе:

— Эй, комиссар! Чего волынку тянут? Когда нас будут расстреливать?

Я ответил, что, во-первых, я не комиссар, а, во-вторых, Советская власть пленных не расстреливает, что они могут быть на этот счет спокойны.

Тут же я увидел товарища Азина. Легко соскочив с подножки товарного вагона, возле которого находился его ординарец с двумя оседланными красавцами конями, командир дивизии направился к пленным колчаковцам.