Читать «Поздний Толстой и Блок — попутчики по вырождению» онлайн - страница 4

Как проявляется вырождение в «Крейцеровой сонате»?

Позднышеву кажется, что соната Бетховена, исполняемая его женой и скрипачом Трухачевским, действует на них эротически и толкает на прелюбодеяние. Иными словами, воображение Позднышева, стимулированное музыкой, выливается в одержимость их прелюбодеянием, даже если оно и происходит только в его разгоряченном сознании. Эротическое перевозбуждение, вызванное музыкой, приводит в повести Толстого к убийству. Герой «заражается» сонатой.

Позднышев — явная жертва дегенерации, хотя само это понятие в тексте не появляется. Ему присущ целый ряд ее симптомов: это нервное истощение, нервный тик, сверхчувствительность к звукам и свету; он непроизвольно издает странные звуки, страдает неконтролируемым потоком речи и перевозбуждением, вызванным курением и крепким чаем. В рецензии на «Крейцерову сонату» Рцы характеризует роман как «психопатологическую драму». Он пишет, что, «если бы Толстой хотел покопаться в судебно-медицинской литературе, он бы мог найти массу фактического материала, свидетельствующего, что неуправляемый порок действительно ведет к убийству… что рука, только что ласкавшая свою жертву, тянется к горлу, чтобы задушить ее. <…> Если бы он это сделал, — продолжает Рцы, — он бы создал психопатологическую драму, опирающуюся на научные доказательства». Критики Н. Михайловский, Скабичевский и Л. Оболенский, рецензируя «Крейцерову сонату», также прибегли к дискурсу психопатологии или вырождения.

Если мы рассмотрим навязчивый монолог Позднышева относительно качеств, приписываемых в «Что такое искусство?» «хорошему» и «плохому» искусству, мы без труда сможем сделать вывод, что «зараженный» Позднышев пытается «заразить» слушателя своей безумной речью. Он это делает в надежде навязать ему свои «заразительные» идеи, особенно касающиеся сексуального влечения. Несмотря на то что в «Что такое искусство?» Толстой придает позитивное значение понятиям «заражение» и «заразительность», инфекция в «Крейцеровой сонате» пагубна. Пусть и невольно, применение медицинского дискурса к искусству — и к искусству убеждения — отражает одержимость той эпохи идеей патологии. Вот как описывает Толстой позитивное воздействие искусства: «Чем сильнее заражение, тем лучше искусство, как искусство, не говоря о его содержании, то есть независимо от достоинства тех чувств, которые оно передает» [Толстой 1964б:180].

Патологическое необузданное желание возникало у некоторых вполне «нормальных» персонажей Толстого и раньше, правда, не под воздействием эстетической стимуляции. Можно вспомнить эпизод, в котором Толстой изображает моральные терзания Вронского после того, как он впервые овладел Анной: «Он чувствовал то, что должен чувствовать убийца, когда видит тело, лишенное им жизни… надо резать на куски, прятать это тело, надо пользоваться тем, что убийца приобрел убийством. И с озлоблением… бросается убийца на это тело, и тащит, и режет его; так и он покрывал поцелуями ее лицо и плечи» [Толстой 1963:178]. Вместо удовлетворения (все-таки он ждал этого момента почти целый год) у Вронского возникает ощущение, что он растерзал тело Анны, в чем проявляется склонность Толстого к специфическому роду патологических сексуальных фантазий. Иными словами, Толстой заражает Вронского своими навязчивыми мыслями. Сходные фантазии широко представлены в трактате известного сексолога конца века Р. фон Крафт-Эббинга «Psychopathia Sexualis» (1886), посвященном исследованию случаев сексуального вырождения. Лишь мгновенная у Вронского, эта фантазия целиком овладевает Позднышевым, описывающим в рассказе о собственной сексуальной жизни себя самого и свою жену как «взаимных сообщников преступления». Даже такая физическая деталь, как «дрожащая челюсть», свидетельствующая о мучительном состоянии Вронского в описываемой сцене, переходит к Позднышеву в «Крейцеровой сонате» при описании его состояния перед убийством.