Читать «Подгородный мужик» онлайн - страница 12
Глеб Иванович Успенский
– Там, на Урале-то, там, брат, одной рыбы сметы нету. Вытащишь судака, так в нем четыре али пять пудов весу…
– У ты, пропасть какая!
– Я тебе врать не стану. Пошел, ткнул в воду палкой – ан и есть либо судак, либо сом. И ешь его неделю… Вот какие места!
– Ей-богу, надо туда убечь. В наших местах одна тоска, братец ты мой. Чего тут хорошего?
– Что ваши места! ваши места – одна связа!
– Именно так, больше ничего – одно мученье.
– А вот места на Кавказе, вот это уж, прямо сказать, ме-сс-та-а-а! Там, братец ты мой, взял ружье, пошел в лес, хлопнул – ан кабан, а весу в нем пятнадцать пудов. И живи на здоровье!
– Именно надо уйтить отсюда…
– Вот там так уж места! Уж это надо сказать прямо…
– По моему характеру, сейчас бы ушел!
Словом, «уйти» здешний житель готов, по крайней мере в мыслях и на словах, хоть на край света: так запутано, осложнено его настоящее положение.
* * *
И в то же время, когда
Сидим мы однажды как-то, разговариваем на крылечке, фантазируем насчет разных «местов», вдруг собаки подняли лай: из-за лесу показались какие-то люди, три подводы, пяток коров, которых гнали бабы босые. На подводах лежали сундуки, перины и разный домашний скарб.
– Кто такие это едут?
– Тоже, должно быть, переезжают куда-нибудь.
Подъехали люди к нам поближе. Присмотрелись мы – не наши, не русские. Бабы хоть и босые, но одеты не так, и телеги не такие, и мужики в пиджаках. Раскланялись они с нами и забормотали что-то…
– Немцы! – вырвалось у нас у всех почти одновременно, причем мы переглянулись.
Кое-как мы добились от них ответа на вопрос, куда они едут. Оказалось, что едут они тоже на какую-то заброшенную, развалившуюся мызу, о которой все мы давным-давно позабыли, до того позабыли, что даже дорогу могли объяснить только приблизительно, и то половину дороги, а другую половину немцам пришлось узнавать самим. Рассмотрев их поближе, мы заметили, что они бедны и измучены и добришко их самое нищенское.
На одной из повозок сидел совершенно ослабевший, молчаливый, сухой и длинный старик. Он как будто спал и тяжело дышал. Одет он был в кургузую куртку, не гревшую ни рук, ни ног. Эта нищета и трудовое утомление хотя бы и немцев на время прекратили в нас патриотическое внутреннее рычание до того, что один из наших собеседников обратился к старичку-немцу с любезностью и весьма ласково сказал ему:
– Пора бы тебе, старичок, умирать!
Старик молчал и не отвечал любезностью на любезность.
– Право, пора бы старику-то вашему помирать.
Немки и немцы тоже не отвечали.
– Ничего не понимают по-нашему! – решили мы.
