Читать «Под сенью проклятия» онлайн - страница 66

Екатерина Федорова

И там ей будет безопаснее, чем здесь. Хотя. Морислана уже мертва, а значит, и её мечты о замужестве для дочери — тоже.

Рогор посторонился, пропустил меня, и зачем-то зашагал следом. Сокуг остался у двери. Войдя в светелку, я подхватила скатерть, разложенную по постели, начала обтирать руки. Вышиванье, за которым просидела половину дня, пошло темно-алыми пятнами.

Сзади Рогор осторожно прикрыл дверку. Встал, идолище норвинское, прямо у меня за спиной, в шаге, не больше.

— Отчего умерла госпожа Морислейг?

Голос Рогор понизил. Норвинское имя моей матушки царапнуло по ушам. Не по-нашему оно звучало, по чужому.

Однако мне тогда показалось до ужаса верным то, что норвин называл Морислану именем, данным её от отца с матерью. Когда жизнь окончена, остается только то, с чем ты её начал — тело и имя.

— Трава-потрава. — Я выпустила скатерть из рук, отшвырнула её к стенке.

Прости меня, бабка Мирона, что к твоей холстине да с таким небрежением.

Просто на ней кровь моей родительницы.

Рогор ждал за спиной. Не спрашивал больше, молчал.

— Кольша. — Наконец ответила я, не оборачиваясь. — Подводная трава. Из кольшиных жил делают крючки, сушат, те усыхают до малости. Потом их подмешивают в еду, и они снова набухают. Все нутро рвут в клочья.

Он не стал спрашивать — а разве нету супротив этого средства, а что ж вы не пробовали заговор какой, а как же травки, а другая травница с припасом? Но я все равно сжалась, потому что втайне этого ждала. Трудно людям объяснить, что чудодейственные заговоры хороши, когда у тела есть время их выслушать. И что даже две травницы не спасут того, кто уже не жилец.

— Ты уверена? — Ровный был голос у норвина, аж жуть.

Я кивнула, все ещё не оборачиваясь.

— Её рвало кровью. В извергнутом был крючок из кольшиной жилы. Самолично нашла.

— Где могли подсунуть эту гадость госпоже Морислейг?

Он не спросил «кто». Значит, многое знал. И по-прежнему именовал Морислану Морислейг.

— Вчера на пиру подавали лакомство. — С усилием сказала я. — В самый раз спрятать такую штуку. Мягкое и липкое. Пирожное называется. И прислужник всем накладывал по штуке, своей рукой.

Я сердито мотнула головой — в груди словно червь сидел, и грыз изнутри, до того странно там ныло. неужто горюю? Может, это просто страх? Как-никак, и мне могли подсунуть пирожное с кольшей, и я могла умереть такой страшной смертью.

Всю мою жизнь, все мое детство и всю мою юность Мирона учила меня травкам. Я наизусть знала то зло, которое они причиняют. И до этого при мне умирали — но наши, сельские, бабы и мужики, иногда дети. Смерти у них тоже были наши, сельские — от болезней, от встречи со злым зверем в лесу, от несчастного случая.

Смерть Морисланы была первой смертью от намеренной потравы, которую я видела. И за что? За попытку оженить парня, пусть и очень знатного? Да слыхано ли это? Наверно, потому и ныло в груди.

Даже с Парафеной, подумалось вдруг мне, и то обошлись милостивее. Она выжила, а Морислана — нет.