Читать «Повесть о печальном лемуре» онлайн - страница 10

и кое-что еще.

А среди этого кое-чего оказалась красивая металлическая коробочка, снабженная надписью His Master’s Voice и набитая доверху блестящими американскими патефонными иглами, которые — ВИ запомнил со слов мамы — остались как память об его отце. Тот привез их из Польши в 1939 году, куда попал в составе своей воинской части, отправленной на дружескую встречу с немецкими войсками для наведения, видимо, порядка в страдающей от его, порядка, отсутствия соседней стране. Так вот, коробочку Виталий Иосифович оставил себе (память все же), а иглы щедрой рукой пересыпал в лоточек, который Миша толчком пальца выдвинул из патефонного бока.

Виталий Иосифович вообще тосковал по вещам из прошлой жизни, поскольку там она, жизнь, была, а впереди, по строго официальной терминологии, оставалось только дожитие. Не хватало ему милых аптек с так называемым ручным отделом, куда ты просовывал рецепт с каракулями врача и заказывал порошки да пилюли (не путать с таблетками, те-то пилюли делали вручную), микстуры и мази, и выдавали их тебе в коробочках да бутылочках с повязанными у горла на манер слюнявчиков треугольными бумажками, на которых повторялась рецептурная пропись, — ну да, сигнатурками. А еще бытовало забавное слово «отрез» в приложении к куску ткани, скажем, на пальто или костюм. С такими отрезами шли либо к частному портному, либо в ателье с птичьим названием «индпошив», а там — опять же ушедшее из обихода слово — закройщик снимал с тебя мерку, а потом ты приходил на примерку, и на тебя надевали пиджак без рукавов и подкладки, и водили по этому полуфабрикату плоским мелком, и что-то там закалывали булавками... А куда, не без горечи думал он иногда, куда подевались густо населявшие дачное детство несказанной красоты жуки-бронзовики? А где теперь увидишь придавленные толстенным стеклом фотографии жен, детей и собак на письменном столе? Ну и так далее.

Но — к иглам. Получив такое богатство, Михаил Сергеевич с той поры стал приглашать ехидного злоречивого соседа на эти самые экуте-утренники, и оба старика погружались в светлую ностальгию, даруемую музыкой их юности. Сегодня в меню предлагалась Клавдия Ивановна Шульженко с ее классическом репертуаром:

Я помню голос в сумраке вагона, Чуть освещенном блеском ваших глаз, Под мерный стук колес, в их ритме полусонном, Я слушала волнующий рассказ. Пусть больше никогда не повторится встреча, Но как мне хочется сказать вам, дорогой, Я вас любила в этот странный вечер За вашу яркую любовь к другой...

Когда пластинка зашипела, давая понять, что песня закончилась, Миша осторожно поднял головку звукоснимателя, перевернул диск, покрутил ручку завода пружины, и Клавдия Ивановна вступила снова: