Читать «По следам Таманцева» онлайн - страница 45

— Я буду дома завтра после обеда, — ответил знакомый голос, — можешь подойти часам к пятнадцати.

На следующий день ровно в пятнадцать я набирал код подъезда в большом доме по улице Столетова.

— Сколько лет, сколько зим, — сказал хозяин, которому было уже за семьдесят, но назвать его стариком не поворачивался язык. Он был одет по — домашнему: в спортивный костюм и тапочки с загнутыми вверх носами. Это Геннадий Владимирович Юшков — герой одного из моих сценариев. Он начал войну мальчишкой в Минской области, затем воевал в тылу врага в Восточной Пруссии, а после войны окончил школу НКВД и боролся с бандподпольем в Западной Белоруссии.

Пожалуй, это был единственный человек в моём окружении, кто мог помочь выпутаться из создавшейся ситуации.

— Да не так уж и давно, — ответил я, вынимая из пакета шоколадку и бутылку коньяка, — это в бар…

— В бар так в бар, — сказал хозяин, — проходи в комнату.

Комната напоминала музей, причём, в первую очередь, — восточный.

Поскольку я оказался в этом музее впервые, хозяин стал рассказывать, что он объездил весь мир, но почему-то его поездки в Корею, Китай, Вьетнам запомнились больше всего. Именно потому он привёз оттуда множество сувениров. Это были шкатулки, картины, статуэтки из различного материала — от эбенового дерева до слоновой кости.

Я слушал его и удивлялся. Может быть, именно его тяжёлое голодное военное детство, в котором он не раз видел смерть других людей и не раз рисковал собственной жизнью, пробудило в нём такой интерес к людям? Причём к людям других культур.

— Ладно, — сказал он наконец, — соловья баснями не кормят, ты тут посиди, а я чай приготовлю.

Я уселся на стул и стал рассматривать картины, привезённые хозяином из Китая. На них были изображены странные деревья, что-то среднее между саксаулом и ракитой. Я никогда не был в Китае, но видел множество картин, на которых красовались именно такие деревья. Что это? Китайская флора или художественный символ страны? Пока я раздумывал, появился Геннадий Владимирович с подносом, на котором были грибы в маленькой пиалке, бутерброды с сыром и колбасой, две рюмки.

— А где же чай? — спросил я.

— А чай будет потом, он сейчас заваривается.

Хозяин достал из шкафчика бутылку необычной формы и сказал:

— Корейская, ты такой никогда не пробовал и не видел.

Юшков разлил водку по рюмкам, мы выпили.

Вкус её был непривычен:

— Сказать, что приятная, не могу…

— И не говори! Водка она и есть водка, напрасно ждать от неё приятности. Это не настойка, не вино, которые можно оценивать на свет, греть в руках, вдыхать букет, пробовать на вкус… В водке весь смак в результате, а не в процессе потребления…

— Наверное, это так, — подтвердил я, — а вам во время войны — в партизанском отряде и там, в Восточной Пруссии, — приходилось пить водку?

— Приходилось, но у меня никогда не было тяги к ней — ни тогда, ни в дальнейшем. Хотя, как ни странно, выпить я мог много, но пил очень редко.

Помолчали.

— Что тебя сегодня привело… — спросил он.

— Попал я в интересную ситуацию. Столкнулся с описанием того, что сейчас называют партизанщиной.