Читать «По метеоусловиям Таймыра (сборник )» онлайн - страница 148
Виктор Николаевич Кустов
И Расторгуев расплылся в улыбке, включил магнитофон. Забилась в салоне ритмичная музыка, которую Солонецкий не любил, но водителю шагать в ногу с музыкальной модой не запрещал.
– Геннадий Макарович, вы к своим заходили? – спросил Солонецкий.
– Да, – отозвался Кузьмин. – И хочу отпроситься через пару недель дня на три…
– По делам?
– За семьёй.
Солонецкий обернулся.
– Всё в порядке, Юра, – не удержался Ладов. – У Геннадия замечательная жена, просто он никак не мог ей толком всё объяснить.
– Ну вот и слава богу, – сказал Солонецкий и подумал, что теперь их связывает нечто большее, чем одно дело. Он знал, что впереди будет немало споров, конфликтов, но то, что родилось сейчас – чувство причастности каждого к жизни другого, – останется…
– Завтра же летим к Аввакуму, – сказал он. – Молитесь на погоду.
Он развёз Кузьмина и Ладова по домам отсыпаться после дороги и пришёл домой в приподнятом настроении.
Не снимал пальца с кнопки звонка, пока дверь не открылась.
– А вот и я!
Подхватил Ольгу Павловну, закружил по комнате, забыв и про годы, и про больное сердце – ему хотелось петь, шалить, как когда-то в юности.
– Победа, Олечка, победа!.. Завтра летим к Аввакуму в гости.
– Разденься… Похоже, что ты готов лететь уже сейчас.
– А я и летаю, – раздеваясь, говорил Солонецкий. – Я выстоял! Я выиграл бой, и пусть не я один и никакой не бой, но всё-таки правота была за мной, понимаешь? Это как в твоих картинах, – он сделал движение рукой, словно обводя невидимые полотна. – Одному нравится одно, другому – другое. А кто прав? Время судит. И оно присудило мне будущее. Где мой портрет?
Он быстро прошёл в комнату и замер. Вдоль стен были расставлены все картины Ольги Павловны.
– Вернисаж? И я первый посетитель?
– Ты – главный судья. Ты ведь ладишь с самим временем…
В её голосе проскользнула ирония, но Солонецкий не обратил на это внимания.
Он прошёлся вдоль полотен: семейный портрет Туровых (когда только она успела их нарисовать?) – спокойный, чинный. Портрет Кузьмина – весь изломанный, заставляющий остановиться и вглядеться в волевое болезненное лицо.
Чаша котлована, затянутая линиями арматуры, словно рыбацкой сетью…
Уходящая в бесконечность белая тундра…
Его портрет…
Знакомый и одновременно незнакомый ему человек – в расстёгнутой белой рубашке: на портрете Солонецкий, грустно улыбаясь, смотрел куда-то вдаль. И трудно было понять, радуется или печалится он в этой жизни, заглядывает в будущее или оглядывается в прошлое…
– Молодой… – неуверенно произнёс он.
– Таким я тебя знаю.
Ольга Павловна, прислонившись к косяку, смотрела на Солонецкого. Сейчас, сравнивая портрет и его, во плоти, она вдруг остро ощутила чувство неудовлетворённости.
Живой Солонецкий был другим.
Он не был романтиком, каким она его написала.
Он был, как сам хвастался, хитроватым мужичком, деревенской тверской закваски. И отец у него был крестьянин, и дед, вот только его занесло невесть куда. Но ничего этого в портрете не было.
Ольга Павловна повернула холст лицом к стене.
– Всё, больше не покажу.
Он обнял её, коснулся губами мочки уха, прошептал: