Читать «По кому палка плачет? Рассказы о рязанских юродивых» онлайн - страница 4

Но Круглов думал другую думу. Завтра благодаря Марфе должны прийти Кафтановы, надо их умилостивить. Пожалуй, стоит молочного поросеночка зарезать. Баранинки на стол подать. Да водочки-смирновочки побольше. Может, сладится сватовство…

Из задумчивости его вывел какой-то странный петушиный крик за окном и вслед за тем – дикий гогот парней.

– Это еще что за потешки такие? – пробурчал Савелий и подошел к окну. Открыв створки, выглянул на улицу и действительно увидел потешающихся ребят и девок. А потешались они – Боже ж ты мой! – над Николкой, его сыном. Этот оглоед укутался в бабий платок и, подпрыгивая на одном месте, во всю глотку орал петухом! Позор! На всю округу позор! Кафтановы теперь ни за какие коврижки дочь за него не отдадут.

– Да что ж это такое! – вскричал Савелий. – Этого юрода ни в пир, ни в мир, ни в люди вывести нельзя!

Анна, поняв, в чем дело, охнула, привстала и тут же села. Опять привстала и опять села, словно ноги у нее отнялись.

– А все ты, Анька-встанька, виновата, – заметив телодвижения жены, грозно заговорил Савелий. – Затаскала его по монастырям, где богомольцы с придурью шляются. Насмотрелся он на них и стал к стыду глух, как блудливый петух! Да ты, Анька, встань, потрудись уж ради потехи-то. Посмотри, как на улице над нами гогочут: у богатого мужика уродила баба дурака!

Круглов сплюнул на пол и выскочил из дому. Марфа бросилась вслед за ним, метя по полу платьем, похожим на цветной веник.

Анна с протяжным вздохом встала, подошла к иконе Богородицы и, склонив голову, стала тревожно молиться о смягчении сердца своего мужа, который во гневе бывал страшен.

А тем временем Савелий Иванович подбежал к сыну, схватил его за шиворот, затащил во двор и, ударив прямо в лицо, сбил с ног. У Николки из носа красной струйкой медленно потекла кровь, но Савелий не унимался. Распалившись, он стал бить сына ногами. Тот даже не пытался защищаться. Мало того, не издавал ни звука. Яро, с остервенением выплеснув свой гнев, Савелий сплюнул и ушел в темный, угрюмый амбар, где у него хранилась самогонка.

Анна, выбежавшая на шум, заплакала-запричитала:

– Ой, горюшко ты мое, почто ж ты папку до греха довел, почто мамку так огорчил!

Приподняв голову, Николка с трудом пролепетал разбитыми, опухшими губами:

– Не стану я жить, как папка говорит, а стану – как Бог велит. Кукарекать стану, лаять стану, скакать и прыгать, только б не жениться.

– Да что ж ты, сердешный, жениться-то не хочешь?

– Потому что Богу хочу угождать, а не жене.

Николка с трудом поднялся и, пошатываясь, побрел к колодцу. Обернулся к заплаканной матери, улыбнулся лиловой улыбкой и громко, чтоб отец услышал его из своего угрюмого амбара, весело воскликнул:

– Три судьбы – три беды! Одна беда – холостым остаться. Другая беда – жениться. А третья беда – что никто не пойдет за меня!

Савелий Иванович, с расстройства опрокидывая в рот третью стопку зеленой лихой самогонки, поперхнулся, вонючая жидкость попала в нос, и его затошнило. Он присел на корявый березовый стулок и, отдышавшись, посмотрел в открытую дверь. На дворе, у колодца, Николка смывал с лица кровь.