Читать «Письмо. Серия «Другая сторона»» онлайн - страница 25
Наталья Александровна Полухина
Я просыпаюсь мокрым, пот на лице и руках, жидкая соль, руки дрожат. Просыпаюсь от удушья, мне что-то давит грудь. Окно открыто, хлопает, слышен треск и топот за окном, кто-то убежал. Зверь? Перестаю различать, где тут сон, а где реальность.
Сажусь на постели и понимаю, что время перед рассветом.
*
Лезу рукой в угол, нащупываю, да, это оно! Сложенный вчетверо листочек тетрадной бумаги. Свечу на него, темно. Листочек из той же тетради. Достаю тетрадь, листаю – ещё одного листка не стало. Прикладываю лист, да, оно. Читаю.
Мне стало не по себе. Я вернулся в комнату, спотыкался в темноте. Меня опять бросило в пот. Будто тело моё распадалось от бесконечных перемещений и потрясений, как на безумных больных американских горках! Присел на край кровати, поднёс свет к листочку.
Передохнул.
Почерк был такой же, как в прошлый раз. Но, похоже, письмо было написано раньше. А в тетради оно появилось, точнее, пропал лист от него, гораздо позднее.
Переодеваюсь. Остались только вода, кофе и яйца. Сахару нет. Малыш, я иду.
*
Укушенное запястье немело во время сна или когда я долго сидел в одном положении. Иногда оно отнималось внезапно, когда шёл. Рука онемела, когда я зажал в ней молоток. Как только я начал работу, все странные события последних дней внутри улеглись. Я смог отвлечься. Мозг справлялся! Неужели и вправду я управлюсь с жизнью сам? Стук-стук-стук. Я укреплял оконные наличники снаружи дома на первом этаже, у крыльца. Красивый витраж в тонком переплёте отражал солнечный свет. Такое окно стоило возни. Хотя сам витраж был далёк от произведения искусства, как и рамы церковных икон в моём детстве, и бабушкино ришелье на льняных шторах, но мне это казалось верхом красоты когда-то, виделось изысканным, изящным. Это были мои первые культурные ценности, а сейчас смешно о них помнить. Красивое и блестящее нравилось мне, в завитках, гранях, резьбе, росписи, мозаике, с таинственными надписями и символами. Сияющее, то, что преломляло свет. Я и сейчас чувствую в этим магию. Стук-стук-стук. А в ответ мне тоже стук-стук-стук-стук-стук. Я снова стучу, а мне в ответ эхо. Как перекличка: я и кто-то неизвестный. Как только замолкала музыкальная фраза первой скрипки моего молотка, в ответ ей вторил анонимный фагот, развивая по-своему музыкальную тему. Через час таких мелодичных перестукиваний я решил войти внутрь. Вошёл. А в доме стены оказались затянуты паутиной. Стоял тяжёлый трупный запах. Если вы когда-то познакомились с этим ароматом, вы поймёте, какое волнение и тревогу он вызывает. Значит, вы знаете, что это запах не спутать ни с чем. Пол скрипел и хрустел, стены выглядели почерневшими, всё было в пыли. Меня стошнило. Снова! В этом доме поглощать пищу стало пустым занятием. Держу молоток в одной руке, пачку гвоздей в другой. Перемещаюсь потихоньку по холлу в сторону лестниц. Одна взлетает наверх, вторая нисходит в подвал. Точно так же, в той же закономерности, как нечто отвечало на стук молотка, теперь оно отвечает на мои шаги. Скрип-скрип-скрип. И сразу скрип-скрип-скрип-скрип. Ещё шаги. И ещё ответ. Тяжёлый ответ, грузный. Свет не зажигается. Везде эта мелкая пыль, как серая жирная мука. Я спустился вниз. Ступени были необычно тихи. Свет в подвале горел очень тускло, слабее обычного. Внизу кишели крысы, вился рой мух. Лежала посередине подвала горка тряпья, странная, большая. Тяжёлый запах струился, видимо, оттуда. Я подошёл. Увидел хорошо мне знакомую бочку. Ту, что я находил в своём погребе недавно. Мой трупник располагался рядом с этой грудой, крышка была открыта, будто ждала проглотить добычу. Я приблизился и волны крыс хлынули врассыпную. Наклонился. Увидел полужидкое гниющее месиво, случайно вдохнул, закашлялся. В тряпье два тела взрослых и тело ребёнка. Эта девочка. Я видел её раньше на другой стороне. Волосы, когда-то золотые, а теперь грязно-серые, сбились колтунами. Всё осело, растекалось у меня под ногами. Дыры в телах от зубов крыс, съедены глаза, носы, губы. Стошнило. Выбегаю прочь.