Читать «Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V» онлайн - страница 9

— Я уверен, что твой бездельник попросту был так пьян, что не смог сползти с мостика в лодку, — подмигнув, захохотал сырный мужик, закусывая водку сырой ветчиной.

— От моего взгляда это животное, конечно, должно было бы превратиться в пепел, — рассказывала потом мать, — но теперь не библейские времена и мой взгляд не обладал такой силой. Но зато я сделала другое — шагнула вперед и отвесила ему оплеуху, но какую! Сам капитан ван Эгмонт не мог бы сделать этого лучше, а уж — Бог свидетель! — в таком деле он был великим мастером!

Так рухнули надежды на помощь. Мы перебрались на юг. Мать поселилась в зееландской деревеньке и занялась вязанием кружев, которые там скупаются спекулянтами и потом выгодно перепродаются как брюссельские; я жил в пансионе при одной роттердамской школе. Мне хорошо помнится наша комната, очень маленькая и чистенькая. У окна в черном платье всегда сидела мать. У нее тогда началась чахотка. С утра и до вечера она все вязала, вязала, вязала, добывая деньги для моего воспитания. Но было у нее и развлечение. Иногда она опускала работу на колени и поднимала голову: прямо перед ней висел портрет отца, увитый пеной тончайших кружев с одним только ясно читаемым «Held» (Герой). Так проходили месяцы, так прошел год.

Отец и раньше всегда отсутствовал, а потому воспитывала меня мать — простая голландская женщина, до которой все доходит небыстро, но, дойдя, остается уже навсегда. Она воспитывала меня не по книгам, но ее практические уроки осели в моей памяти прочно и стали вторым «я». Теперь вспоминаю их с благодарностью и улыбкой. Да, если у меня есть что-то хорошего в характере, то это заложено и выращено ею.

Воскресенья я всегда проводил с матерью. Чудное, безвозвратно ушедшее время… Я сижу на полу, положив голову на родные, теплые колени. Мать гладит мои черные волосы, и сладкая дремота меня охватывает.

— Ты знаешь, Гай, я хочу, чтобы ты вырос и… чтобы этого никогда не было!

— Чего? — сквозь дрему тяну я, нежась под лаской тонких и нежных пальцев. — Моря?

Пауза.

— Нет, — задумчиво шепчет мать, — не моря. Хотя твой отец погиб на море. Я хочу, чтобы люди были другими. Я думаю не только о твоем отце, но и о моем брате… О тех матросах перед пустой могилой… Обо всех людях… Я хочу, чтобы они жили лучше, Гай, справедливее и лучше… Чтобы они поняли что-то…

— Но что именно, мама?

— Я сама не знаю. Этого никто не знает кругом, и все живут так плохо…

Она берет мою голову и поворачивает к себе, наклоняется, долго смотрит мне в глаза. Потом говорит страстно:

— Но ты, ты, Гай, должен узнать. Ты должен, мой мальчик! Помни: я ращу тебя только для этого!

Незадолго перед войной у нас случилось страшное наводнение: ночью в сильную бурю море прорвало плотину и затопило деревни. В непроглядной тьме плавали люди и скот, люльки с детьми и кресты с могил. Я смог приехать из Роттердама, только когда немного схлынула вода. Недолго бродил я среди страшных следов опустошения. В кустах я нашел, наконец, труп матери: она лежала навзничь, глядя невидящими глазами в небо, на губах светилась торжествующая улыбка, руки судорожно прижимали к груди раму, в которой уже не осталось фотографии. Но лента кружев сохранилась: она обвилась вокруг груди матери, и я прочел знакомое слово — Герой.