Читать «Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 1» онлайн - страница 94
Дмитрий Александрович Быстролетов
Твоя жизнь была вдохновенным порывом к подвигу. Ну и что же? Разве ты изменился теперь? Нет! Изменились только условия: ты не в Берлине, на твоих плечах не щегольский вечерний костюм, и грудь не топорщится от кошелька, туго набитого деньгами. Но разве подвиг возможен только в тех условиях? Разве нагромождение трудностей не увеличивает смысл и ценность нового подвига? Разве не открывает возможности шагнуть в бесконечное через борьбу, прежде всего, с самим собой?
Так начни новые годы труда и борьбы, усилий и порыва!
Ты будешь стоять на посту с залогом бессмертия в груди. Здесь строятся завод и город, и в них навеки останется частица твоего труда, останешься ты сам, то лучшее, что есть в тебе. Но только при одном условии: если сумеешь преодолеть в себе скованность раба и выйдешь на работу добровольно. Если освободишь самого себя, выдержишь и останешься коммунистом и гражданином вопреки и наперекор всему, — тогда войдешь в бессмертие… Ибо творческий труд в таких условиях будет геройским, и ты пойдешь к столу, за которым бессмертному уготован роскошный пир. Ты слышишь? Пир! Потому что житейские невзгоды и беды — голод, холод, обиды и утомление, опасность смерти и сама смерть все это существует только для тех, кто боится их и не сумеет победить страх внутри себя. Трудности — проклятие для слабых духом. Йодля борца и строителя новой жизни на земле они — необходимость, условие подвига, радость и упоение схваткой, — единственная возможность подняться до большой жизни. Надо превозмочь в себе душевное умирание!
Напрягая волю и разум, я хотел бы сказать «да, я принимаю вызов» и не смог. Что значили в этих условиях слова? Давать ответ предстояло только делами. За годы опьяняющей борьбы отдать годы изнурительного труда! Восемнадцатью долгими и страшными годами увенчать то время, которое когда-то пролетело, как яркое виденье…
И я не сказал ничего…
Только не отрываясь глядел на обледеневший замок и замерзшие капельки на ржавых крючьях колючей проволоки, на заснеженную спину часового.
— Я стою у порога… За ним или разложение и гибель, или пир бессмертных! — замерзшими губами шептал я.
Да, бесконечные просторы открылись предо мною. Но нужно было найти в себе силы, чтобы твердо шагнуть через порог, решительно броситься навстречу испытанию и смело протянуть изувеченные руки вперед, к бессмертию.
ПРЕВРАЩЕНИЯ. Книга вторая
Я поленился узнать ее настоящее имя, и долгое время она оставалась для меня безымянной. Знал только, что эта маленькая девушка какой-то северной народности и отзывалась на две клички — Саша и Маша. Стоило произнести одну из них или обе вместе и девушка поворачивала лицо, золотисто-желтое, с кирпичным румянцем, и улыбалась, показывая мелкие, острые зубы. Но примечательнее всего на ее лице был нос — тем, что его не было вовсе: плоские, как блин, щеки разделялись вместо носа парой деликатных дырочек. И все-таки она была очень миловидной, движения ее были не лишены своеобразной грации, она сияла той привлекательной свежестью, которую дают юность, невинность и десятимесячный в году холод. Полуребенок, полуженщина, а может быть, еще немножко и гибкий, всегда настороженный зверек, это потерянное существо тоже отбывало сверхжизненный срок и работало няней в нашей лагерной больнице, прилепившейся к склону обледенелой горы.
