Читать «Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания» онлайн - страница 140

* * *

Не знаю точно, кто привлек внимание Лермонтова к малоизвестной балладе Вальтер Скотта о Томасе Рифмаче (Thomas the Rhymer) из рода Лермонтов – скорее всего, Лермонтов прочел ее, когда в 14-летнем возрасте начал изучать английский язык, – но с той поры Михаил Юрьевич твердо уверился, что сей балладный герой, живший в тринадцатом столетии, был его далеким предком.

Вот что писал в вводной пояснительной заметке к балладе ее автор сэр Вальтер Скотт и что довелось прочитать Лермонтову:

«В истории народной шотландской поэзии мало найдется бардов, о которых вспоминали бы так часто, как о Томасе из Эрсилъдуна, известного под его прозвищем «Томас-Рифмач». Талант Томаса действительно сочетал в себе – или, во всяком случае, так считается – дар поэтического творчества и дар пророчества, что и по прошествии более пяти веков продолжает вызывать уважение и восхищение его соотечественников.

На развалины древней башни (в долине реки Твид) до сих пор показывают как на руины его замка. Народная память сохранила и его родовое имя – Lermont или Learmont».

Нетрудно представить, какое впечатление должно было произвести это открытие в душе романтически настроенного юноши. Ведь Томас Лермонт был не только шотландцем (а Шотландия всегда представлялась в России самым романтическим местом в мире), но и поэтом, обладавшим пророческим даром. Еще при жизни Томаса сбылось его предсказание о трагической гибели последнего шотландского короля из рода Мак Альпинов, разбившегося при падении с лошади, и потом в течение двух с половиной столетий последовательно осуществлялись другие его пророчества, вплоть до точно указанного им места разгрома англичанами шотландцев в битве при Флоддене… Поверив в то, что Томас Лермонт был его далеким предком, Лермонтов поверил и в то, что унаследовал его поэтический и пророческий дар.

Похоже, что четырнадцатилетний романтик не ошибался.

Настанет год, России черный год,Когда царей корона упадет;Забудет чернь к ним прежнюю любовь,И пища многих будет смерть и кровь;Когда детей, когда невинных женНизвергнутый не защитит закон;Когда чума от смрадных, мертвых телНачнет бродить среди печальных сел,Чтобы платком из хижин вызывать,И станет глад сей бедный край терзать;И зарево окрасит волны рек

(«Предсказание»)

Это пророчествует юноша, почти мальчик в 1830 году!

Об этом стихотворении я написал для «Лермонтовской энциклопедии» довольно обширную статью, из которой было ясно, что в падении самодержавия Лермонтов видел величайшее несчастье для России.

Я был почти уверен, что на меня будут давить, чтобы я переделал статью в духе принятых тогда идеологем: «Лермонтов – непримиримый враг самодержавия». Каково же было мое удивление, когда стало известно, что в московской редакции (а мы все свои статьи отсылали в Москву, в редакцию литературы и языка издательства «Советская энциклопедия») мою статью приняли буквально «на ура». Еще до этой статьи, бывая в Москве, я заходил раз или два в «Советскую энциклопедию», но никто на меня даже глаз не поднял: я коротко переговорил о каких-то текущих делах с одним из редакторов и ушел. Теперь же меня встретили как дорогого гостя: оторвались от своих столов, начали чем-то угощать и принялись обсуждать даже не столько статью, сколько вообще проблему монархии в России. Из довольно долгого и весьма интересного для меня разговора я понял, что в редакции господствуют оппозиционные настроения, но не либерально-оппозиционные, с чем я много раз сталкивался в среде моих друзей и знакомых, а оппозиционно-монархические, с чем я столкнулся тогда впервые. Монархических идей я не разделял, но уже одно то, что я стремился к объективности в изложении исторических фактов XIX столетия, воспринималось как то, что я разделял их взгляды.