Читать «Петля и камень на зелёной траве» онлайн - страница 227

Психиатры, психологи, знатоки душ – у них тут стратегия воздействия. Вязку с меня специально не снимали до его прихода – надо вырабатывать положительный рефлекс на истязателя. Я ничья. Бездомная собачонка, отловленная сумасшедшими душегубами для чудовищных опытов.

Доктор Менгеле! Привет от молодого коллеги Выскребенцева.

– Не нервничайте, не сердитесь, Суламифь Моисеевна. Не сомневаюсь, что мы с вами подружимся. Мы же будем еще друзьями? – заглядывал он в глаза.

– Нет. Мы не подружимся. Пусть палач с топором дружит…

– Голубушка, Суламифь Моисеевна! Вы мне так затрудните процесс излечения!

– А от чего вы меня лечить собираетесь?

– Ну-у, спешить с окончательным диагнозом пока не надо. Но у вас, по всей видимости, заболевание, определяемое различными позитивными расстройствами и негативными симптомами…

– Как же называется это заболевание?

Выскребенцев встал со стула, одернул на себе халат, развел руками – «перед нами ведь очевидные факты, при всей симпатии к вам ничего поделать не могу» – отошел к двери, помахал мне ручкой:

– Отдыхайте. При шизофрении главное – это покой… Исчез розоватый надувно-набивной пухлый бес. Бредила во сне Клава, всхлипывала, металась и сопела, плакала и жаловалась.

Где-то в коридоре нянька кричала:

– Чё, серы захотел? Щас получишь! Сера тя уймёт!

Серы! Дай ему серы!

Здесь все время пугают и мучат серой, здесь непереносимо воняет серой. Это правильно – здесь ад, здесь царит дух нечистой силы – Сера.

– Дай ему серы! Сера его уймет! Серы!

41. АЛЕШКА. РЫБИЙ ЖИР

Почему? Почему они это сделали?

Я перебирал все мыслимые варианты и единственную серьезную причину извлек из сбивчивого рассказа Эйнгольца о том, что Ула ходила к Крутованову.

Зачем она это сделала? Откуда она знала о его существовании? О его роли в давнем убийстве? Что она сказала ему? Ничего неизвестно.

Я ведь ей ничего о Крутованове не говорил. Как же она могла узнать о нем? Что же все-таки она сказала ему?

У меня кончились силы, кончились дела, кончились деньги, кончился сон. После той бесконечной ночи, когда мы с Эйнгольцем носились по Москве и я бесплодно скандалил в центральной скорой психиатрической, требуя, чтобы мне сказали, куда поместили Улу, орал и грозился, бесновался и умолял, а мне коротко и непреклонно отвечали – «справки выдаются только родственникам», у меня пропал сон. Я зыбко подремывал на несколько минут и вскакивал почти сразу – в холодном поту, с захлебывающимся сердцем, гонимый бессмысленным призывом куда-то бежать, что-то делать, узнавать, добиваться, жаловаться.

И, только очнувшись совсем, начинал соображать, что этот рывок – окончание больной дремоты, похожей на обморок.

Бежать – некуда. Делать – нечего. Узнавать – не у кого. Добиваться – бесполезно. Жаловаться – некому. Ула в руках у синих архангелов, а они – альфа и омега нашего разумения, они наши кормильцы и поильцы, они наши лекари и учителя, они наши судьи, они же палачи, они начало и конец нашей жизни. Акушеры и могильщики. Просить бесполезно. Их можно заставить только силой.