Читать «Периферия (сборник)» онлайн - страница 341

Николай Петрович вспомнил рассказ инспектора, которого потом Первый двинул на профсоюзную работу. Как-то в воскресенье инспектор охотился с Дамировым на Арнасайских разливах. Попали в уток, набили ягдташи. Обедали у секретаря райкома партии. А инспектора — наивный славянин! — тогда очень интересовало, берут или не берут его подопечные. Им подавали и подавали из одной изолированной комнаты. Инспектор сделал вид, что отяжелел, поднялся, прошел вдоль стены и невзначай толкнул плечом дверь в эту интересную комнату. Дверь открылась, он бросил один беглый взгляд на содержимое и отвернулся, а дверь тихо затворилась сама. Он увидел: штабель ящиков с водкой и коньяком, говяжью тушу, несколько бараньих туш, тесно составленные мешки с мукой, рисом, сахаром, фляги с хлопковым маслом и медом. Ответ на мучивший его вопрос он получил за долю секунды. Но Дамиров угадал направление его мысли и сказал секретарю что-то резкое, и дверь в этот домашний склад больше не открывали. Ракитин подумал, что удовлетворение любопытства подчас обходится дорого и, знай люди заранее о цене, которую заплатят, многие укоротили бы свой нос. Многие, но не этот инспектор. Ему бы держаться осмотрительнее, а он со своим простодушием и непосредственностью полез на рожон. Первый осматривал свою подопечную область, инспектор в числе прочих сопровождал его и вечером, улучив момент (Первый как раз лестно отозвался о старании), доложил, что ему на каждом шагу приходится осторожничать: чуть копнешь, чуть надавишь, а человек-то этот, оказывается, ваш родственник!

— Тут вы не правы, мой родственник тот, кто хорошо работает, — поправил его Первый, не показывая, что уязвлен.

Первый вообще всегда говорил очень правильно. Он так привык говорить правильно, что только так и говорил и в среде единомышленников, где можно было и не лукавить, и в семье. Но единомышленники принимали во внимание не то, что он говорил, а то, что подразумевал.

Николай Петрович вспомнил Второго, обаятельного и мудрого, который не смог повлиять на здешний климат, потому что он, как жидкость в сообщающихся сосудах, зависел от климата в стране, и вынужден был сменить его. Восемь лет назад его, только приехавшего из Москвы, пытались задобрить. Руководитель одной южной области Рузмет-бобо, остановившийся в Ташкенте на правительственной даче, послал ему фрукты — лучшее из того, что созревало в его благословенном и загадочном краю.

— Зачем мне это? — сказал Второй, покрываясь серыми пятнами. — У меня все есть, мне это не нужно!

Он вызвал своего водителя и приказал ему отвезти ящики и бросить их на пол непременно в присутствии того, кто их послал. Водитель, русский парень могучего сложения, устроил эту маленькую демонстрацию протеста с большой радостью. И это положило начало нелюбви между Вторым и Рузметом-бобо и почти сразу же между Вторым и Первым. Чем дальше, тем чаще между ними проскакивали искры, взаимопонимания не получалось. Второй, человек проницательный, наделенный к тому же немалым житейским опытом, видел больше, чем кто-либо другой. И от того, что он видел, ему очень скоро стало невмоготу. Чтобы не отвечать за дела Первого, он добился перевода на дипломатическую работу. Как, наверное, его мучила мысль: «Почему Первому верят?» И как, наверное, его мучила та, вторая мысль, когда он понял, почему Первому верили. Как ему стало невмоготу…