Читать «Парма» онлайн - страница 44

И успокоилась, унялась Плакса.

Второй день лежит в углу на коврике, изливает материнскую нежность, лижет, ласкает резиновую игрушку. До дыр скоро залижет.

А Лукич второй день сам не свой. Чувство вины перед собакой тяжелым камнем гнетет сердце. Оказывается, как просто обмануть друга, если он бесконечно верит тебе…

Эх, Кузьма, Кузьма, куда хоть ты дел щенков?! Не выдержал Лукич, пошел к соседу.

Не сразу Кузьма открыл ему дверь. А когда открыл, Лукич долго оторопело смотрел на соседа и не верил глазам: в больших грубых руках Кузьмы, бережно прижатые к груди, уютно дремали щенки. И среди них белый, в коричневую крапинку…

Как «поют» безголосые птицы

Весной это бывает. Распогодится солнечный май, займутся молодой дружной зеленью луга и болота, заполыхают алыми, долго не гаснущими огнями полуночные зори.

Шумно живут в эту пору птицы — токуют. День-деньской воздух звенит от их трелей, щелканья, посвистов, стрекотания. Всем охота попеть, всем охота отпраздновать долгожданную весну.

А как быть тем птицам, которые не умеют петь? Не назовешь ведь, к примеру, пением крик ворона.

Но и «безголосые» птицы славят весну по-своему.

Ворониха еще в марте села парить единственное яйцо. Ворон носил ей пищу. Притащит полевку, сунет воронихе — и давай по сучку выхаживать! Хвост распустит, шею натопорщит, а из горла так и льется, так и льется переливчатое бормотание. Светится весь от лаковой черноты, глянцем взблескивают крылья, из усатого, широко раскрытого клювища вылетает пар. А то вдруг успокоится, поморгает белыми пленками век — задумается: какой же вороненок у него будет?

Но это в марте. Позднее вороны токуют в воздухе. Смотришь иной раз и удивляешься: с чего бы это разлетались две огромные черные птицы? Да не как-нибудь, а с разными, не похожими на обычный полет вывертами: вниз, вверх, каруселью друг за другом да опять вниз, вверх. И клекочут на разные голоса, будто звонят в колокола. Подумаешь, орлы нашлись!

А над болотом кто раскричался? «Бэ-э-э, бэ-э-э…» Ни дать ни взять барашек! Не оглядывайся по сторонам, никакого барашка не увидишь.

Издает такой странный голос длинноносый кулик-бекас. Взлетит повыше и начнет повторять: «ти-ка, ти-ка, ти-ка». Словно косу отбивает. А потом, сложив крылья, стремительно падает и «блеет». Это тоже весенняя песня. Но кулик вовсе не поет, а как бы играет на жестких, веером распущенных перышках хвоста. От скорости падения перышки вибрируют, жужжат — и получается звук, похожий на блеяние.

А большой пестрый дятел делает так: найдет старую звонкую сушину, усядется на длинный сук и «настроит» его, как музыкальный инструмент, простукав клювом, выберет такое место, где от ударов конец сучка трясется. Откинется, брякнет изо всей силы несколько раз, раскачает пружинистый сук, а потом подставит клюв, и сучок сам об него мелко колотится. И поет, как рог, призывно гудит на весь лес. А уж от того, какой попадет сук — толстый или тонкий, щелястый или ядреный — звук получается либо густой, басовитый, либо тонкий, трескучий, словно вдали кто-то рвет крепкое полотно.