Читать «Пан (пер. Химона)» онлайн - страница 11
Кнут Гамсун
Минуту спустя, я пошелъ вслѣдъ за нимъ, осторожно и торопясь, и видѣлъ, какъ онъ все время отиралъ свое лицо, и я зналъ теперь, что онъ бѣжалъ передъ этимъ. Теперь онъ шелъ очень медленно. Я не спускалъ съ него глазъ и видѣлъ, что онъ остановился у дома кузнеца. Я спрятался и видѣлъ, какъ открылась двѣрь, и господинъ Макъ вошелъ въ домъ. Былъ часъ. Я могъ видѣть это по травѣ и по морю.
VIII
Прошло нѣсколько дней. Моей единственной радостью былъ лѣсъ и уединеніе. Боже мой, я никогда еще такъ не старался быть болѣе одинокимъ, какъ въ первый изъ этихъ дней. Весна была въ разгарѣ. Я нашелъ въ полѣ тысячелистникъ и звѣздчатку; прилетѣли зяблики и синицы, я зналъ всѣхъ птицъ. Иногда я вынималъ изъ кармана двадцатишиллинговыя монеты и стучалъ ими, чтобы нарушитъ уединеніе. Я думалъ: «А что, если придутъ сюда Дидерикъ и Изелина».
Ночей больше не было; солнце опускало свой дискъ въ море и снова появлялось красное, обновленное, какъ-будто оно было тамъ внизу и напилось. Какъ страшно бывало мнѣ по ночамъ, этому не повѣрятъ ни одинъ человѣкъ.
Вѣроятно, Панъ сидѣлъ на деревѣ и смотрѣлъ, что я буду дѣлать. И онъ сидѣлъ съ открытымъ животомъ и такъ скрючившись, что, казалось, онъ пилъ изъ своего собственнаго живота, но все это онъ дѣлалъ для того, чтобы украдкой смотрѣть на меня и не спускать съ меня глазъ, и все дерево тряслось отъ его беззвучнаго смѣха, когда онъ видѣлъ, что всѣ мои мысли бѣгутъ. Вездѣ въ лѣсу было движеніе: животныя искали, птицы звали другъ друга, ихъ призывы наполняли воздухъ. Это былъ хорошій годъ для майскихъ жуковъ; ихъ гудѣніе смѣшивалось съ порханіемъ ночныхъ бабочекъ, то здѣсь, то тамъ по всему лѣсу поднимался шопотъ. Было что послушать. Три ночи я не спалъ и все думалъ о Дидерикѣ и Изелинѣ.
Вотъ посмотри, думалъ я, вѣдь они могутъ притти, и Изелина поманитъ Дидерика къ дереву и скажетъ:- Останься здѣсь, Дидерикъ, сторожи Изелину, тотъ охотникъ долженъ завязать мнѣ ремень у обуви. — А охотникъ этотъ — я, и она дастъ мнѣ знакъ глазами, и я пойму его. Она идетъ, и сердце мое все понимаетъ; оно не стучитъ больше, оно бьетъ тревогу. Подъ своимъ покрываломъ она нагая съ головы до ногъ, и я трогаю ее рукой.
— Завяжи мнѣ ремень! — говоритъ она и щеки у нея алѣютъ и тотчасъ же она шепчетъ у самаго моего рта, у самыхъ моихъ губъ:
— О, ты не завяжешь мнѣ ремня, мой милый, нѣтъ, ты не завяжешь… ты не завяжешь…
Но солнце опустило свой дискъ въ море и снова вышло, красное, помолодѣвшее, какъ-будто налилось вина тамъ внизу. И шопотъ наполняетъ воздухъ. Часъ спустя она говоритъ мнѣ у самаго моего рта:
— Теперь я должна тебя оставить. — И она киваетъ мнѣ, уходя, ея лицо еще горитъ, ея лицо такое нѣжное, такое восторженное. И она снова оборачивается ко мнѣ, манитъ меня рукой.