Читать «Паpоль не нужен» онлайн - страница 61

Пускай погибну без возврата,

Навек, друзья, навек, друзья,

Но все ж покамест непрестанно

Пить буду я, пить буду я!

Я пью и с радости и скуки,

Забыв весь мир, забыв весь свет,

Твои я вижу в грезах руки,

А счастья нет, а счастья нет!

- Хочешь, погадаю, соколик? - спросила цыганка, неслышно подошедшая к Исаеву. В ночи видятся только ее глаза. Они черны и кажутся сейчас иссиня-голубыми. Зубы у нее длинные, льдистые. Только и видны в ночи глаза и зубы, а всего остального будто и нет.

- Ты как негритянка, - тихо сказал Исаев. - Что смеешься?

- Оттого, что красивый ты. Вон белый какой, - и цыганка провела темной рукой по его волосам.

- Ты Маша? - спросил Исаев.

- Ага.

- Песни петь где выучилась?

- Когда табором идем - скучно, вот и поешь.

- Нос у тебя курносый, Маша...

- Значит, бабушка с русским поспала.

- Сколько тебе лет?

- Семнадцать.

- Что шепотом говоришь?

- Оттого, что ты меня не хватаешь. Чисто мне, вот и говорю шепотом, будто в любви.

- Ах ты, красивый человек, - улыбнулся мягко Исаев и погладил девушку по щеке. - Обижают тебя?

- Нет. А может, да. И не поймешь, если обида. Привыкла. Слушай, ты позволь мне в тебя влюбиться? Я тогда ночь плакать буду, а другим лицо стану царапать...

- Зачем тебе это?

- А то пусто. И ребеночка не велят родить, говорят, тогда петь я не смогу, табор денег не получит.

- Хочешь, я тебе погадаю? - тихо спросил Исаев и взял руку девушки в свои. - Вот что тебя ждет, Машенька... Ждет тебя дальняя дорога, тройка добрых коней и молодой удалец.

Аполлинэр, проснувшись, открыл глаза и слушал Исаева не двигаясь.

- Сядете вы в коляску, - тихо, почти шепотом продолжал Исаев, - и понесетесь ото всех подальше - с бубенцами и с ветром.

- Он трефовый?

- Кто?

- Король. Который меня свиснет.

- Нет. Он червонный, красивый, в шелковой рубахе, а сам русый.

- Значит, не цыган? Тогда врешь... Меня только цыган может украсть, чтоб я ему была надолго,

- Этот тоже цыган будет.

- Старик?

- Нет. Молодой.

- Умный?

- Очень... Посадит он тебя в коляску, ноги тебе укутает мехом, гикнет - и понесут вас кони к нему в бревенчатый дом, а окно там на зеленое море глядит, и ночи там вовсе не бывает.

- Слушай, - шепнула Маша, - ты шутишь, а тебе смерть в глаза смотрит, я знаю, я в висках дрожь чую, когда с тобой говорю. Ты берегись. Ты старика берегись усатого, он тебя погубит, мукой смертной изведет...

- Маня! - закричали с освещенной эстрады. - Манюня, чавелла! Танцуй и пой последние денечечки.

Скрылась Маша в темноте, а потом, как в волшебстве, появилась из ночи на свет эстрады, и запела, да как! - мороз по коже дерет и такая смертная тоска, что плачь, пей да молись, а там - пропади все пропадом.

- Максим, - трезво сказал Аполлинэр, - ты меня извини, ты как лошадь - добрый. А я сейчас сон видел, будто моя Реганда первой придет. Только глупо все это. Ну, отстроятся они. А все равно их снова пожгут. Сейчас такая жизнь, что коням и мужикам спуска ни от кого не будет...

...А в это время побежали по городу мальчишки, размахивая над головой экстренным выпуском газет. Вопили во все горло: