Читать «Очень хотелось жить» онлайн - страница 17

Илья Миронович Шатуновский

Военный врач оторвал от бумаг свои близорукие глаза, икнул от неожиданности.

— Опомнитесь, мамаша! Идет война, откуда вам приснилась свиная отбивная в армейском рационе?

— Ну и слава богу! — воскликнула мамаша. — Но все-таки запишите, что Боренька вегетарианец.

Председатель медкомиссии разозлился не на шутку:

— Да что вы ко мне привязались? Молочного зала в солдатской столовой нет. Не будут же для вашего сынули отдельно стряпать блюда диетического направления!

— Что же делать?! — воскликнула мамаша в отчаянии.

— Что делать? — закричал военврач, теряя равновесие. — Лично вам и дальше сидеть на репе и брюкве. Судя по вашим рассуждениям, вам такая пища определенно идет на пользу.

— А Боре?

— За Борю не беспокойтесь, — сказал доктор, остывая. — Мясная пища еще ни одному красноармейцу поперек горла не вставала. На второй день по прибытии в часть ваш Боря будет есть из общего котла да еще просить добавки…

Военный врач ошибался. Борька Семеркин ел из общего котла не на второй, а уже в первый день. На первое — щи из свиных голов, на второе — солянку из квашеной капусты с мясом. Я хорошо запомнил меню, это был и мой первый казенный обед…

Четырнадцатого июля почтальон тетя Настя вручила мне долгожданную повестку, а маме телеграмму из Москвы от моего старшего брата Бориса, окончившего первый курс энергетического института: «Дорогая моя, не волнуйся, ухожу в армию, буду писать. Крепко целую. Боря».

Мама обхватила руками голову, опустилась на сундук!

— Боже! В один и тот же день!.. Оба сына…

Такой я и запомнил маму на всю войну: маленькую, седенькую, с заплаканными, воспаленными глазами, молчаливую в своем горе…

Мама подошла ко мне, погладила ладонью по голове!

— Пойду ставить тесто. Надо же тебе испечь пирожки на дорогу. А вот Бореньку проводить не смогу…

— Чем-нибудь помочь, мама?

— Думаю, тебе надо пойти проститься с отцом.

Я вопросительно посмотрел на маму.

— Да, это надо, — проговорила моя благородная, великодушная мама. — Мало ли что может случиться, потом будешь жалеть, ведь на войну идешь. Как бы он меня ни обидел, а тебе он отец. Пойди простись с ним по-человечески.

Я никогда не был в доме отца, но знал, где он живет. От нас на велосипеде было минут десять езды.

Калитку открыл мне сам отец. Он опирался на массивную трость.

— Здравствуй, здравствуй, — обрадовался отец. — Проходи. Рад, что надумал меня навестить. Уходишь в армию?

— Да, завтра.

— Уже завтра?

— Только что принесли повестку. Еду учиться в летную школу.

Отец был все еще похож на свою студенческую фотографию, которая хранилась у нас в толстом альбоме еще дореволюционной работы. Только как будто тот снимок немного расплылся, поблек, потерял четкие очертания. Но, несмотря на свои сорок восемь лет, отец был по-прежнему красив: ежик черных с проседью волос, большие, задумчивые, с грустинкой глаза, на щеках ямочки. Держался он неестественно прямо, как старательный солдат при стойке «смирно».