Читать «Очень синий, очень шумный» онлайн - страница 17

Константин Наумов

Ты не умеешь правильно отчаиваться, я покажу тебе как

Маркус стоял у окна уткнувшись лбом в стекло, глядя на праздничную суету внизу, когда понял, что хочет убить свою жену. От отчаяния, от усталости, от ее молчания, глупого беспомощного молчания, как будто на самом деле ничего больше сделать нельзя. Криво улыбаясь (у него вдруг онемела щека), он вышел в крошечный коридор и оделся. На зеркале висел список покупок: в номере – крошечная кухня, но до такой степени экономить смысла, конечно, нет. Дура. Сунул бумажку в карман. Могли бы пойти куда-то. Дура. Уже закипая, Маркус хлопнул дверью. Он был уверен, что жена не заметила его ухода – одетая, одна в огромной кровати, под пуховым легким одеялом – опухшим заплаканным лицом к блестящей стене.

Холл был пустой, пластмассовый и гулкий, с вечной синтетической елкой посередине – такой же, как в Токио, Сингапуре или Москве: от старого здания остался только фасад: снаружи пять этажей, внутри семь. Маркус вдруг вспомнил, как, пока ждали в комиссии, какой-то чиновник, пытаясь отвлечь их, рассказывал, что статистически новая волна строительства разрушила больше зданий, чем все бомбежки Великой войны. Умная дверь почуяла карточку в кармане – чавкнула, выпуская постояльца на Гроте-Маркт.

Рынок кипел, Маркус сделал два шага, и толпа понесла его. Кто-то больно ударил в бок, обернувшись, он, холодея, уперся в пустое зеленое лицо утопленника, из уголка глаза – верткий живой червь, из уголка рта – полоска замерзающей воды. Ряженый захохотал под жуткой своей маской: толпа уже несла его, прятала. Маркус скомкал в кармане ставший вдруг мокрым бесполезный список. Что она там написала? Хлеб, моцареллу и свежие томаты. Пасту от кровящих десен. Что-то еще. С трудом, против хода толпы, добрался до ближайшей лавки, толкнул кого-то мелкого, пробился: по дисплею-витрине плыли яркие картинки – проросшая соя, какие-то буйные листья, курица мелкими кусочками медленно падает в золотой бульон. Вьетнамский суп на вынос. Или тайский. С соседней, настоящей, без дисплея, витрины на него бесстыдно пялились яркие искусственные пенисы в крошечных Santa hats: Брюссель отчаянно хотел быть веселым городом – ну хотя бы раз в году. Маркус рванулся из очереди за супом, в которой он, оказывается, стоял; шагнул в проход к большому лотку, но там продавали почему-то пуговицы и отвертки. Еще дальше крошечную палатку венчал огромный поплавок: может быть – рыба, а может, какие-то сомнительные услуги. Сегодня по списку не купишь: буйный день и ночь без правил.

Маркус пытался бороться: толкаясь и извиняясь на двух языках, шел против течения, так было легче – высматривал хлеб и моцареллу. Отчаяние закипало в глазах, было холодно, и слезы получались очень едкие. Сердце колотилось, а когда он понял, кого машинально ищет глазами в толпе, дыхание кончилось. Согнулся, машинально уперся рукой в холодное и скользкое, шатко подавшееся под рукой – стенка уродливого шатра. Пирамида полупрозрачного пластика в полтора человеческих роста, с внутренней стороны приклеены внахлест листы офисной бумаги: мозаика собирается в текстуру – огромную, в квадратиках низкого разрешения, фотографию. Пирамида Хеопса, Брюссель, Рождество, двадцать первый век. Пластиковые щиты со строительного рынка, офисный принтер, картинка из «Википедии». Гадость. Маркус понял, что все еще опирается на ненадежную стенку фальшивой пирамиды, разогнулся. Голова закружилась, и мокрый асфальт вдруг прыгнул на него слева – стеной.