Читать «Охотник за тронами» онлайн - страница 125

Михаил Львович, слушая и наблюдая все это, опустив голову, думал: «Да, Москва — не Краков, хотя и здесь знатные мужи могут супротив великого князя и говорить, и делать, ежели только станет промеж них единачество. И все ж таки Москва — не Краков. Гнетет помазанник слуг своих великим игом. Все вокруг него молчат, разве только в думе три-четыре боярина могут иногда, робея и запинаясь, встреть слово молвить. А волоцкий игумен Иосиф, хотя и князь церкви и мирским князьям не чета, совсем от раболепства одурел — не постыдился, холоп, написать, будто царь токмо естеством подобен всем человекам, властию же подобен Богу. Как тут не занестись и не возгордиться? Как всех вокруг холопами не считать, ежели каждый из них сам себя холопом почитает?»

И вспомнил Михаил Львович прелюбопытную книгу, что недавно дал ему почитать занятный старик — немец Николай Булев.

Был Булев медиком и вот уже второй десяток лет врачевал Василия Ивановича. Старая привязанность Михаила Львовича к эскулапову воинству сказалась и здесь — чуть ли не с первых дней Пребывания в Москве сошелся он с магистром Николаем из Любека, человеком обширных познаний, великим книголюбом, звездочетом и мудрецом.

А вспомнилась книга не случайно. Называлась она «Сказание о князьях Владимирских» и выводила род Василия Ивановича не от князя Рюрика, как было прописано в старых летописях, но аж от римского кесаря Августа, в царствование коего жил сам Христос. По этой книге владимирские князья были не только наследниками римских кесарей, но и преемниками императоров византийских, поелику получили Мономахову шапку из Царьграда — Константинополя.

Более же всего изумился Михаил Львович, когда прочитал, что великие литовские князья по женской линии ведут свой род от смоленских князей, а по мужской — от некоего раба Гегиминика, хозяином коего будто бы был тверской князь Александр Михайлович. Выходило, что нет во всем свете человека великороднее Василия Ивановича.

А придумал это все столетний старец Савва, инок Ферапонтова монастыря, что на Белоозере. Не от старческого слабоумия придумал, от гордыни и велемудрия, а может, и для того, чтобы дни свои не в Ферапонтове монастыре окончить, но к государю поближе — в Троице, а то и прямо в Кремле, в Чудовом монастыре.

И вдруг Глинский услышал:

— А ты, князь Михаила Львович, чего молчишь?

Глинский поднял голову. Василий Иванович глядел на него, сердито нахмурив брови.

— Чего молчишь, спрашиваю? — повторил он раздраженно.

— Думаю, вот и молчу.

— Может, и нам скажешь, о чем думаешь?

— Повременю, Василий Иванович, не до конца додумал еще.

— Стало быть, так, — ударил по столу великий князь. — В середине ноября — в поход!

Воеводы шумно встали, кланяясь, попятились к дверям.

Юрий Иванович Шигона сидел не шевелясь — оставался с великим князем.

Глинский направился было вместе со всеми, но у самого выхода услышал:

— Останься, Михайла Львович, надобен ты мне.

Воротынский и Ростовский враз помрачнели — не смогли скрыть досады. Щеня вышел, не переменившись в лице, — может, по старости не расслышал, а может, из-за старости же стал презирать всяческую суету, почитая за безделку милость и гнев царя Московского, ибо другой царь ждал царедворца земного вскорости к себе — Небесный..