Читать «Охота на туманы. Записки из русской деревни» онлайн - страница 3

Посадка только объявлена, а первый вагон был уже забит до отказа – перед Новым годом все спешат домой. Крики, ругань, неизменный запах селёдки и водки – кто захватил себе сидячее местечко, уже успел столик накрыть и откупорить бутылку. Мужичок, щупленький, потрёпанный, в фуфайке, по-джентельменски подвинулся, приглашая к столу:

– Садись, доча! Потеснимся – не помрём…

– Спасибо! – сказала я, благодарно улыбаясь.

– Попробуешь сэма? Или… нет, мала ещё. Мы тебе «Рябиновой» плеснём.

Пить было противно, но нужно отдать дань гостеприимству. Попутчик руками почистил «мундир», порезал огурчик. Налил в жестяную кружку вспенившийся приторно-сладкий крепкий чай. Не отказалась от угощения: голодна.

Не заметила, как поезд дернулся и устремился в голубую даль. Кто-то там, за окном, плакал, махал руками, что-то кричал на прощание. В вагоне стало жарко от топки и многолюдности. Щёки горели то ли от жары, то ли от выпитого. Я сняла «волка», повесила на крючок на стенке. Мужик тараторил, тараторил, я не всё улавливала, но основное поняла – тюремник он, отбыл свой очередной срок, едет домой. На долго ли? – не знает. Но что есть дом, где никто тебя не ждёт?!

– А ты давай, приезжай ко мне с родителями, с друзьями, живите у меня, сколько хотите. Адресок запиши…

Я вытащила ручку и листок. Записала. Не знаю, из вежливости или просто так. Или хотелось дать пожилому человеку надежду, что он не будет одинок в этом мире. Приехать я, может быть, и не приехала бы, но решила отправлять по адресу к праздникам открытки.

За что сидел – язык не поворачивался спросить. Он, уловив мою мысль, сказал:

– Когда-то я был часовых дел мастер. Потом попался на воровстве отсидел, а потом снова и снова… И в тюрьме чинил часы. Ведь часы – это такая штука… как наш внутренний двигатель. А как радостно мне, когда они молчат, молчат, стрелки повисли, а потом – тик-так, тик-так, тик-так… И жизнь вернулась…

Значит… вор? Но стоит ли из-за этого презирать человека? Я продолжала сидеть рядом с ним. Мужик замолчал, хмель начал одолевать его, глаза затуманились. Он задремал. Чужой сладкий сон так заразителен. Да ещё дорога – длинная, нудная… Сквозь объятья ресниц было видно, как суетились люди, ходили туда-сюда, проводница объявляла станцию, кто-то ругался, пищали дети… А вот с детьми в таких вагонах не стоит ездить, жалко их, малюток, – думалось мне. И… я бегу, бегу по ослепительному снегу, снежинки вальсируют и падают мне на лицо, я смеюсь, так заразительно, что деревья начинают перешёптываться и скрипуче подсмеиваться надо мной. Я падаю в сугроб, встаю, снова падаю… и смеюсь… Вот оно – счастье! Такое же хрупкое, как снежинки.

– Ах ты, сволочь такая! Да как же тебе не стыдно-то, у девчонки-то… Да я ж тебя сейчас размажу по этой стене! – ворвался в моё сознание крик, и я проснулась.

– Что, что происходит?

– Да эта морда цыганская шубу-то твою – в сумку и понесла… Еле отобрал…