Читать «Отрывки из воспоминаний – своих и чужих» онлайн - страница 6
Иван Сергеевич Тургенев
Алексей Сергеич был человек очень набожный – и хотя через силу, но церковь посещал исправно. Суеверия в нем не замечалось; он издевался над приметами, глазом и певчей «нескладицей», однако не любил, когда заяц ему перебегал дорогу, и встреча с попом была ему не совсем приятна. Со всем тем был к духовным лицам очень почтителен я под благословенье подходил и даже руну всякий раз целовал, но неохотно с ними беседовал. «Очень от них дух силён идет, – объяснял еж, – я же, грешный, непутем изнежился; волосы у них такие большие да масленые, расчешут их во все стороны – думают, что тем мне уважение доказывают, и громко так между разговором крякает – от робости, что ля, или тоже желают мне тем угодить. Ну да и смертный час напоминают. А я, как-никак, еще жить желаю. Только ты, сударик, этих речей за мной ее повторяй; уважай духовный чин – одни дураки его не уважают; и
Учен был Алексей Сергеич на медные деньги – как все тогдашние дворяне; но до некоторой степени сам чтением восполнял этот недостаток. Книги же читал одни русские, конца прошлого века; новейших сочинителей находил пресными и в слоте слабыми… Во время чтения ставился возле него на одноногий круглый столик серебряный жбан с каким-то особенным мятным пенистым квасом, от которого приятный запах распространялся по всем комнатам. Сам же он надевал при этом на конец носа большие круглые очки; но в последнее время не столько читал, сколько задумчиво глядел выше оправы очков, поднимая брови, жуя губами и вздыхая. Раз я застал его плачущим с книгою на «оленях – что меня очень, признаться, удивило.
Вспомнились ему следующие стишки:
Стишки эти были сочинены некиим Гормич-Гормицким, странствующим пинтой, которого Алексей Сергеич приютил было у себя в даме – так как он показался ему человеком деликатным и даже субтильным: носил бамаачки с бантиками, говорил на
«Да, – говаривал, бывало, Алексей Сергеич, – прешла моя пора; был конь, да изъездился. Вот я и стихотворцев на своем иждивенье содержал, и картины и книги скупал у евреев, – и гуси были не хуже мухановских, голуби-турманы глинистые настоящие… До всего-то я был охоч! Разве вот собачником никогда не был – потому пьянство, вонь, гаерство! Рьяный был я, неукротимый. Что-бы у Телегина да не первый во всем сорт… да помилуй бог! И конские завод имел на слажу. И шли те коня… откуда ты думаешь, сударик? От самых тех знаменитейших заводов царя Ивана Алексеича, брата Петра Великого… верно тебе говорю! Все жеребцы бурые в масле – гривы по́колень, хвосты по́копыть… Львы! И всё то было – да быльем поросло. Суета суетствий и всяческая суета! А впрочем – чего жалеть! Всякому человеку свой предел положо́н. Выше неба не взлетишь, в воде не проживешь, от земли ею уйдешь… поживем еще, как-никак!»