Читать «Ответы на вопросы журнала «Финиковый компот» (без илл.)» онлайн - страница 5

Вот эти трусы и дураки и стали учителями и наставниками всех философских кадров в России. Почему отечественная философия и пребывает в таком жалком виде. Еще более жалком, чем на Западе (см. п. 2).

5. Как Вы видите перспективы различных субкультур? Каков их политический потенциал? Есть ли субкультура, которая кажется Вам наиболее интересной? Каково значение субкультурного полиморфизма в современном мире?

Никакого политического потенциала у субкультур нет. Само существование субкультур является свидетельством тяжелого кризиса, переживаемого обществом. Субкультуры — это социальная патология, которая с некоторого времени сознательно поощряется правящими при капитализме классами в целях максимального разобщения общества, так как разобщенным обществом легко управлять и оно не способно консолидироваться и уничтожить власть правящих классов.

6. Как бы Вы кратко ответили на вопрос: что значит быть левым? Возможен ли какой-то категорический императив в революционной этике?

7. Ролана Барта всю жизнь преследовал такой этический парадокс: он хотел быть левым радикалом, но очень любил мелкие прелести буржуазной жизни. Можно ли быть честным левым, сохраняя любовь к хорошему табаку, модной одежде или походам в театр?

Я объединил Ваши вопросы, так как второй является лишь частным случаем первого. При этом Вы неверно излагаете трагедию Ролана Барта. Он не «всю жизнь», а лишь первый период жизни хотел быть левым радикалом. Этот период приходится на время Народного фронта, Второй мировой войны, нацизма и его краха и т.п. Барт был слишком умен, чтобы не понимать, где жизнь, а где пародия на нее. Но он видел, как опасно быть частью жизни. И из-за своей трусости он в конце концов стал частью пародии: после 1968 года всё, написанное им — шарлатанство. Это часто бывает: с возрастом многие становятся глупее, трусливее и гаже. Впрочем, Барт — случай, типичный для целого поколения западных псевдолевых интеллектуалов: по мере того, как «первый мир» становился полностью паразитическим, они тоже превращались в паразитов. Все эти сказки Барта, что любая идеология и любой язык являются фашизмом, — не более чем жалкая попытка оправдать свою трусость: идеологию и язык нельзя отменить, следовательно, фашизм непобедим, а он, Барт, в этом не виноват. Фашизм (в форме неолиберализма), действительно, победил в «первом мире», но Барт виноват: он и не пытался с фашизмом бороться, он к нему приспосабливался.

Вопрос не в модной одежде или любви к театру (в российских условиях, с учетом состояния сегодняшнего театра, любовь к нему — это признание в умственной ущербности и дурном вкусе). Это не препятствует быть левым. Вопрос в том, готовы ли вы всем этим пожертвовать ради освободительной борьбы, то есть все дело в приоритетах. Если готовы и пожертвуете — вы левый, и ваша мораль — революционная мораль. Революционная мораль признает примат общественного блага над частным. Это сопряжено с а) личной храбростью, б) способностью к жертвам и в) умением не по-мещански расставлять приоритеты, в том числе отсутствием тщеславия и способностью к методической неброской работе. На философских факультетах этому точно не учат. К тому же индивидуальная мораль не может существовать отдельно от остальных характеристик личности: личность едина. Когда-то в профсоюзной газете «Солидарность» я наблюдал тогдашнего главного редактора газеты, анархистского вождя Андрея Исаева (ныне — известного одиозного единоросса), который с восторгом обсуждал со своими коллегами-анархистами книги Сидни Шелдона. Я просто глаза выпучил от изумления. Но в результате я оказался подготовлен и не удивился тому, что все эти анархисты продались классовому врагу: анархизм у них был показной, дань моде, а сами они как личности изначально были абсолютно буржуазны.