Читать «От Волыни до Подыни – легендарный Брусиловский» онлайн - страница 222

Осенью 1920 году Брусилов был назначен членом Военно-законодательного совещания при Реввоенсовете республики. В 1923 году он был назначен инспектором кавалерии РККА. В его обязанности входила организация кавалерийских соединений, подготовка командных кадров и руководство Высшей кавалерийской школой. Но долго существовать управлению Брусилова было не суждено. Его расформировали, а самого Брусилова перевели в Реввоенсовет для исполнения особо важных поручений, по сути, уволив в отставку. Простудившись, Брусилов заболел воспалением легких и скончался 17 марта 1926 года.

В «Правде» опубликовали некролог за подписью наркома обороны СССР К.Е. Ворошилова. Хоронили Брусилова на Новодевичьем кладбище 19 марта. За гробом шли не общающиеся в иных обстоятельствах люди: делегация Реввоенсовета и представители духовенства, командармы А.И. Егоров и С.М. Будённый и дипломаты Финляндии и Чехословакии. Самую проникновенное и точное прощальное слово произнёс начальник Академии Генерального штаба РККА, участник Брусиловского прорыва Андрей Снесарев – (речь записана, вероятно, рукой жены Брусилова – Надежды Владимировны): «17 марта с ранней зарей умер Алексей Алексеевич Брусилов. Умер спокойно, все выполнив, как христианин, тихо потух, как тухнет свеча под дуновением человека…Прошло три дня, и мы стоим пред его могилой, навсегда сокрывшей его от наших взоров. Умер человек, навсегда оставивший за собой яркий прослед в истории – ушел он от нас не бесследно. Пока живы отзвуки недавней мировой драмы, именуемой Великой войной 1914–1918 годов, а они пережиты будут человечеством разве в далеком и очень далеком будущем, будет живо в умах и памяти имя Брусилова, ярко и выпукло отчеканенное на фоне пережитой человечеством драмы.

Но будучи ярким и крупным, это имя понято не всеми одинаково, и мне хочется подчеркнуть это над его могилой. Я не собираюсь судить его, анализировать его мысли и ходы, и не настолько дерзок и материален, чтобы при такой обстановке, полной тайны и несказанного величия, поднимать свой критикующий голос, но мне хочется упомянуть о некотором расходе от общего потока скорби и сожаления, хотя бы, может быть, немногих. Над прошлым Алексея Алексеевича часть военных не разобралась, растерялась и не сказала единодушного вывода, ей не были ясны основные пружины дум и стремлений покойного, которые внешне преломлялись слишком причудливо, иногда досадливо…

Но младшая часть военных, позвольте употребить мне слово «серая», она провожала покойного единодушным взрывом горя, тоски, сожалений; это единодушие я читаю в печальных глазах, наполненных слезами, присутствующих; его же я разгадал и понял в плаче извозчика на улице, в слезах скромных посетителей панихид, в рыданиях простой массы, наполнявшей храм… Она была единодушна, эта простая, сердцем чуткая масса; она знала одно и знала прочно, что в ушедшем по ту сторону она потеряла крупнейшего русского человека, почти единственную когда-то надежду и луч удачи в годы Великой Войны, наконец, человека, до конца дней своих веровавшего в свою Великую страну и любившего ее всем своим сердцем.