Читать «Особые обстоятельства (Рассказы и повести)» онлайн - страница 10

Когда отец уткнул смычок утиным носиком в половицу, дядя Гена коротко дунул в воздух, поднялся со стула. Прижал к щеке своей матушкину ладонь, хлопнул отца по плечу и косолапо затопотал к двери.

— Вернусь, это же сыграешь, — услышал я его голос из коридора.

…Обычно мы с братишкой различали шаги отца в подъезде. Он был на ногу скор, перемахивал по три ступеньки, и мы повисали на нем. В вечер же, неделю спустя после дяди Гены, не услышали шагов. Дверь он открыл медленно, вошел торчком, будто отвердел. Павлик захохотал, кинулся, наткнулся на него, отлетел в угол, сморщился реветь.

— Погиб Геннадий, — сказал отец по слогам. — В поезде. Бомбой.

Матушка задрожала губами, бровями.

— Не смей, — велел отец. — Не смей, — повторил просительно.

Ночью они долго за ширмою шептались. Я слышал: отца ни за что на фронт не пускают, он по суткам будет на заводе. Отец часто вечеровал, мы привыкли к этому, и матушка сказала:

— Ничего, как-нибудь перетерпим.

Отец рассердился чуть не в полный голос:

— Это, дорогая моя, не на недельку!..

…Как-то матушка пришла с работы пораньше, развязала шалюшку, всю закуржавевшую на морозе, вдруг воскликнула: «Что-то случилось!» Я тоже услышал, как через три ступеньки скачет отец.

Щеки его провалены, в синей щетине, скулы выпирают; но схватил матушку на руки, губами — в куржак, закричал:

— Погнали его, гада, погнали! И наши пушки там — ого-го-о!

Стиснул меня и Павлика — замерло дыхание, и — к виолончели. Без смычка, тонкими пальцами своими заплясал по струнам. И мы запрыгали вокруг, вопя от восторга. Виолончель умела веселое!

Но никогда не играл отец музыки, которою прощался с дядей Геной…

А этот покупатель, этот кашлюн пригвоздил виолончель к полу железным штырем, добыл из кармана ядовито-желтую дольку канифоли, поскрипел по конскому волосу смычка и заиграл. Ту самую музыку. Но лишь отдаленно напомнилась мощная широта пения. Словно из большой груди выморозили душу, остался кожух, пустой, холодный, как на полустанке у печки. И лопнула, взвилась самая тонкая струна, взвилась туда, к колкам, к щеке!

— Пересохла, — кивнул он, вовремя отстраняясь и как будто подтверждая свои ожидания.

Вот сейчас откажется! И я опять, как матушка уйдет в свою контору, сниму чехол и буду перебирать струны. Издалека, издалека заговорит со мной отец…

Я помню, матушка кормила Милку, отец бегал вокруг, потирал руки и говорил:

— Скоро заживем, скоро все будет великолепно.

— И когда ты остепенишься? — поварчивала матушка. — Всюду столько горя, а ты…

— Но радоваться все равно не отучились! — воскликнул отец убежденно. — Иначе и Милке на свет появляться не стоило. — Все худое, костистое лицо его посветлело. — Да вот, слушай, есть такой термин у металлистов: «Предел усталости». Железо ломается, сталь рушится на этом пределе. Для нас такого предела не существует!