Читать «Осень нелюбви» онлайн - страница 96

Иосиф Бродский пришел к Ахматовой вечером того же дня вместе с Евгением Рейном. Августовские вечера становились уже прохладными. Оба были одеты по-дачному: в тренировочных костюмах с символикой СССР, у Рейна — поновее, у Бродского — с вытянутыми пузырями на коленках. Посмеиваясь друг над другом, они легко вскочили на высокое ахматовское крыльцо и, постучавшись для вида, тут же открыли ветхую деревянную дверь, выкрашенную зеленой краской, и вошли в домик.

— Анна Андреевна!!

— Аннушка! — гулко прокатилось по комнатам.

Ахматова, смеясь, встала с кровати, встретила их, приобняла и потрепала рыжего по загривку.

— Здравствуйте, здравствуйте!

Рейн тем временем деловито оглядел кухню:

— Так, Ося, бери ведро — и за водой! Сейчас, Анна Андреевна, воды принесем, чаю вскипятим, мы тут бубликов по дороге купили. Будем чай пить с бубликами!

Бродский театрально вздохнул: «В автобусе утром я еду туда, где ждет меня страшная рожа труда», — искристо улыбнулся и взял ведра.

— Что ж судьба твоя, знать, такая, — откликнулся Рейн.

— Женя, ты смеешься, а вот увидишь, буду жить у моря, носить фрак и играть в рулетку!

Все втроем захохотали, у Ахматовой от смеха выступили слезинки и затерялись в морщинках у глаз.

Через полчаса Бродский и Рейн сидели за столом на качающихся табуретках и пили чай, закусывая его бубликами. Ахматова достала откуда-то бутылку водки и заговорщицки прошептала:

— Прячу от Чуковской: она очень не любит, когда видит у меня.

— Анна Андреевна, вы просто неиссякаемый источник!

Она разлила в рюмки, выпили без тоста. Ахматова оперлась подбородком на руку, начала рассказывать:

— Была у меня недавно в Ленинграде беседа с английским журналистом. Он спрашивает: «Думаете ли вы, что после революции люди стали счастливее?» А я отвечаю: «Я не очень компетентна в том, что касается счастья, об этом надо еще кого-нибудь спросить». — Ахматова вздохнула. — Горы бы согнулись от пережитого мною и страной за последние десятилетия. Какое тут счастье? Но никого не виню, всех прощаю. От души, по-христиански всех прощаю!

Выпили еще по рюмке.

— Читали «Петербургские зимы» Георгия Иванова? Там пишут, что меня надо отнести к десятым годам! После чего мое вдохновение вроде как иссякло, — она возмущенно замахала руками. — Но я никогда столько и так не писала, как в 40-м году! И я вовсе не в прошлом!

Рейн и Бродский молчали, они знали эти приступы у Ахматовой. Хвалить её сейчас в лицо не стоило, лести она не любила, да и они тоже.

— Это Сологуб не смог перейти за революцию, а я перешла! А знаете, Ося, Женя, в том, что там пишут обо мне, есть потайные ходы, я-то их знаю: было несколько молодых поэтов при Гумилеве, которые меня терпеть не могли. После революции они сразу уехали за рубеж — и вот теперь рассказывают… им верят там, как же! Ведь они русские. Знают!