Читать «Осень в Петербурге» онлайн - страница 95

Нечаев улыбается, вернее, оскаливает зубы.

– Все это из какого-то вашего сочинения! Часть ваших извращенных выдумок!

– Возможно. Но у меня остался еще вопрос к вам. Если сегодня вы вольны наряжаться, как вам нравится, и быть тем, кем хотите, и руководиться чувством справедливости (еще гнездящемся, я уверен, в сердце вашем), то что станется завтра, когда буря народного гнева сделает свое дело и все будут равны? Сохраните ли вы свободу быть тем, кем хотите? Получит ли каждый наконец эту свободу?

– В этом больше не будет необходимости.

– В нарядах? Даже по праздникам?

– Дурацкий разговор. Праздники тоже станут ненужными.

– То есть не будет ни праздников, ни выходных?

– Будут дни, отведенные для восстановления сил. Люди смогут сами решать, чего им хочется – отдыхать или поехать в деревню, чтобы помочь в уборке урожая.

– Да, о днях урожая я слышал. И мы, несомненно, будем петь во время работы. Однако вернемся к моему вопросу. Что будет со мной, какое место отводится в вашей утопии мне? Дозволят ли мне переодеться женщиной или молодым денди в белой паре, если меня постигнет такой каприз, или же я получу только одно имя, один адрес, один возраст, одно происхождение?

– Об этом не мне говорить. Народ даст вам ответ. Народ скажет, что дозволено, что нет.

– Да, но что бы вы-то сказали, Сергей Геннадиевич? Потому что если вы не принадлежите к народу, то какое же будущее вас ожидает? Сохраню ли я свободу изображать собой кого угодно, по собственному моему усмотрению, – молодого, скажем, человека, коротающего досуг, диктуя список людей, которые ему не по сердцу, и изобретающего для них кровавые кары, или кастеляна, обязанность которого – следить, чтобы в корзине под гильотиной всегда были свежие опилки? Хоть настолько-то я буду свободен? Или мне следует исходить из сказанного вами в Женеве – что с нас довольно Коперников и что, если объявится новый Коперник, ему надлежит выдавить глаза?

– Вы бредите. И вы не Коперник.

– Вы правы, я не Коперник. Когда я поднимаю глаза к небу, я вижу лишь звезды, которые смотрели на нас при нашем рождении и увидят нас умирающими, как бы ни изменяли мы наше обличье и в каком бы глубоком подполье ни укрывались.

– Я не прячусь, я просто слился с невидимками этого города, с условиями, которые меня породили. Хотя вам видеть эти условия не дано.

– Вы позволите мне говорить прямо? Сказанное вами – вздор. Я, быть может, не вижу в небе линий и цифр, но я не слепец.

– Нет большего слепца, чем тот, кто не хочет видеть! Вы видите детей, голодающих в подвале, но не желаете видеть того, что определяет условия, в которых живут эти дети. Разве можно назвать это способностью видеть? Хотя, конечно, вы и люди, которые вам платят, кровно заинтересованы в голодных, изможденных детишках. Вы все любите читать о них – о детишках с запавшими глазами, кроткой душой и тоненькими голосками. Ну так разрешите мне сказать вам кое-что о голоде. Знаете ли вы, что видят в вас запавшие глаза этих детишек? Спросите у них! Да я и сам вам скажу. Они видят толстые щеки и сочный язык. Эти невинные крошки накинулись бы на вас, как крысы, и загрызли бы, если б не сознавали, что вы достаточно сильны, чтобы их расшвырять. Но вы предпочитаете не признавать этого. Вы предпочитаете видеть трех ангелочков, на малый срок посетивших землю.