Читать «Осенний поход лягушек (Книга прозы)» онлайн - страница 31

Это легкое бульканье из глубин их гортаней, беспрерывное, за несколько верст слышное; шумит лес, плюхают волны на озере, тает снег и высыхают лужи, а они — на рассвете и на закате, из года в год: токуют, бормочут, чуфыкают. Какое это легчайшее песнопение! Если не остановишься, не попридержишь дыхания, не отвернешь края платка — то не услышишь. Дальний собачий лай? Звон в ушах? Журчание ручейка? — Если не то и не то, и не кажется, то — они.

А студент: спаривание.

Бекас — небесный барашек — дребезжит в небе, утки снялись и перелетели на другой конец озера, вальдшнеп прохрюкал над вершинами берез на лесной дороге, а они все плещут свое влажное бормотанье. Они везде и нигде. Туда пойдешь и сюда пойдешь — слышно не громче и не тише.

Какие-то другие время от времени вскрикивают — кто такие — вон две сели, а сзади встает солнце — простой красный круг — встает в неожиданном месте, совсем не в том, откуда ждали. Какие-то сели мягких очертаний, что делать Ольге. Как стояла, так и не шевелится — может это такой сучок, крючок в лесу, но они посидели, осмотрелись и улетели.

Дома: Брем, отцовские журналы. Кто это были? Кто скажет? Как тогда — с барашком. То по одну сторону болота, то по другую — не на земле, а в небе — над всей ясной луговиной — вот он взлетает и падает. Дома листать: кроншнеп — как будто дребезжанье деревянного колеса у телеги; бекас — блеянье барашка.

Вот оказывается кто, выбирай сравнение, конечно, барашек, а Ольге там у ручья и сравнения-то было не подобрать — странная птица.

Также и с жерлянками.

Барский пруд. Муравлянская плотина. Усадьба. Темный пруд. А в пруду поет многочисленными голосами всё одновременно.

Уйдешь бродить далеко по полям после захода солнца. Выберешься оврагом мимо одного места — «овечий верх» — и пойдешь мимо старых скирд соломы — огромных, степных; пригнанная скотина мычит в ближней деревне, долетают отдельные бряки, дергач кричит; перепел: спать-пора, спать-пора, а из пруда орет, орет, и парка-то почти не видно, на краю которого этот пруд, а гремит он, звенит.

Лягушки? Да кто же лягушек не знает! Жабы? «В саду раздавались томные крики жаб»? Позвольте-ка… тритоны. Кто их знает. Это и вовсе занятие для Базарова.

А ночью! В полночь на Муравлянской плотине. Бывали? (Стояли темных лип аллеи) — вдруг обрываясь, крича, цепляясь, обламываясь, что-то страшное перед тобой шарахается, ты обмираешь, а это птенец грача во сне сорвался из гнезда — вот это что, ты светишь фонариком, по морщинистому стволу убегает луч, задирается в звезды, бессильный; звезд много, возможна и луна, но в аллеях темно, светлее над прудом — какие мертвые морщинистые стволы, одеревеневшие складки, мертвая кора. А эти в пруду — кричат, кричат — все разом, да кто они такие — никто не знает.

Вот и полночь. Муравлянская плотина.

Старый барин Лыковинов здесь похаживал. А баранчик: бяша, бяша.

Что же полночь? Перешла, сдвинулась. А соловьи? Соловьи заливались. Особенно одно колено: та-та, та-та.

А Сережа Прочасов? Посвечивал фонариком, шел рядом, потом спустился к плотине. А сейчас мы лягушек вызовем. Заквакал Сережа Прочасов. Заквакал. Обо всем забыл. Не надо, Сережа, уж очень получается. Страшно. Куда там. Квакает Сережа. То самцом, то самкой. Выпрямился над прудом, слился темной фигурой с чем-то. Светло над прудом. Самая лучшая звезда дрожит в воде. Спуститься, что ли, к нему?