Читать «Огненные годы» онлайн - страница 29
А. Гайдар
Петлюро-Деникинского удара. Часто теперь по синему небу скользили куда-то улетающие и откуда-то прилетающие аэропланы. А по земле – тяжело пыхтящие бронепоезда, с погнутым осколками снарядов железом, срывались со станций и уносились на подкрепление частей фронта.
XXI
Уже пятый день, как отбивается бригада курсантов, –
отбивается и тает. Уже сменили с боем четыре позиции и только отошли на пятую.
– Последняя, товарищи!
– Последняя! Дальше некуда!
Жгло августовское солнце, когда измученные и обливающиеся потом курсанты вливались в старые, поросшие травой, изгибающиеся окопы, вырытые почти что под самым Киевом еще во времена германской оккупации.
– Вода есть? – еле ворочая пересохшим языком, спросил, подходя к Владимиру, покачивающийся от усталости
Николай.
– На, бери!
Прильнув истрескавшимися губами к горлышку алюминиевой фляги, долго, с жадностью тянул тепловатую водицу.
Взвизгнув, шлепнулась почти рядом о сухую глину шальная пуля и умчалась рикошетом в сторону, оставивши облачко красноватой пыли.
– Осторожней! Стань за бруствер.
И опять напряженная тишина.
– Говорят, справа пластунов поставили.
– Много ли толку в пластунах. Два батальона.
Помолчали. Где-то далеко влево загудел броневик, и эхо разнеслось по притихшим полям. – У-ууу!.
– Гудит!
Шевельнул потихоньку головками отцветающего клевера ветер и снова спрятался.
– Сережа! Пить хочешь?
– Дай!
Выпил все той же тепловато-пресной воды. Отер рукавом со лба капли крупного пота. Долго смотрел задумчиво в убегающую даль пожелтевших полей и вздохнул тяжело.
– Стасин убит?
– Убит!
– А Кравченко?
– Кравченко, тоже!
– Жалко Стасина!
– Всех жалко! Им-то еще ничего, а вот которые ранеными поостались! Плохо!
– Федорчук застрелился сам.
– Кто видел?
– Видели! Пуля ему попала в ногу. Приподнялся, махнул рукой товарищам и выстрелил себе в голову.
Жужжал по земле над поблекшей травою мохнатый шмель спокойно.
Жужжал в глубине ослепительно-яркого неба аэроплан однотонно.
– Жжз-жжж!
И смерть чувствовалась так близко, близко. Не тогда, когда шум, грохот, а вот сейчас, когда все так безмолвно и тихо… Жжз-жжж!.
– Тах-та-бах!..
– Вот она!
– Тах-та-бабах.
– Вот!.. Вот она!
И дальше в грохоте смешались и мысли, и взрывы, и время. Прямо перед глазами, – цепь… другая. Быстрый и судорожный огонь.
– Ага, редеют!
Батарея…
– Наша! Отвечает!
Еще и еще цепи, еще и еще огонь. Окопы громятся чугуном и сталью, и нет уже ни правильного управления, ни порядка. И бой идет в открытую, по полям.
Трудно… тяжело!.
– Врете, чертовы дети. Не подойдете!
Кричит оставшийся с несколькими нумерами пулеметчик:
– Врете, собачьи души!
И садит ленту за лентой в наступающих.
– Бросай винтовки!.. О-го-го, бросай!
– Получай! Первую!.. вторую!..
И с треском рвутся брошенные гранаты перед кучкой нападающих на курсанта петлюровцев.
Стремителен, как порыв ветра, с гиканьем вырывается откуда-то эскадрон и взмахивает тяжелым ударом в одну из передних рот.
