Читать «Оборотни и вампиры» онлайн - страница 98

Религии, даже самые развитые, как, например, католицизм, тоже подпадают под космический закон. Христианское причащение, этот обряд, «в котором верующий символически приобщается крови и плоти своего Бога», как сказал об этом Зигмунд Фрейд, очень близко тотеми-ческой трапезе язычников. Превращение вина, материальной субстанции, в субстанцию вечную и поглощение -вампирическое - этой священной жидкости были приняты не сразу. В частности, Папам Льву и Геласию пришлось бороться с сектой аквариев, изгонявших вино Тайной Вечери; вино, которое еретик Манес называл «желчью демона». Кроме этого священного каннибализма, сожжение врагов веры, умерщвление плоти, принесение «чудесных трупов» в жертву требующему их Богу роднят католицизм с самыми жестокими культами Баала, Кали и Тлалока. Поклонение крови

проявляется также и в возвеличивании мученичества, стигматов, кровавых жертв и мистического пресса. Наконец, некрофилия ясно видна в поклонении мощам, изображении пляски смерти, выставлении напоказ трупов и костей у капуцинов. В самом Риме, стоя напротив Терезы д'Авила, млеющей под дождем любовных стрел, которыми осыпает ее берниниевс-кий ангел, смехотворная святая Виктория демонстрирует поклонникам свою восковую грудь с зияющей раной. Может быть, она покровительница гуль? Santa Vittoria dei Vampiri ora pro nobis?

Святая Виктория Вампиров (итал.), молись за нас (лат.)

Во всяком случае, кончина здесь соединяется с развлечением. Вампиризм мог развиваться только вместе с христианством...

Понятно, что преступники, отождествляющие себя с богами или демонами, посредством очевидной причинной связи могли стремиться ощутить терпкий соленый вкус гемоглобина. Простые смертные, которые не могут - или не смеют -зайти так далеко, довольствуются литературой с особым уклоном (сказки, новеллы, комиксы) или устремляются в кинозалы. Вот что служит порукой вечности ликантропического и вампирического сюжетов: постоянное возобновление обеих категорий монстров, несомненно, лучшее, какое только можно придумать, доказательство реальности их существования.

С самого своего появления на свет «седьмое» искусство старалось омолодить мифы, и Жорж Мельес, который, как сказал Аполлинер, «заворожил грубую материю», проложил путь, воспользовавшись преданиями минувших веков.

Приняв во внимание множество клинических наблюдений, кино быстро сообразило, что между жестокостью и чувственностью существует тесная связь. Общедоступная замена античной трагедии, по определению Мари Бонапарт, кино в самом деле находит удовольствие в кровавых драмах. Фильмы ужасов, имеющие освободительную власть над инстинктами, постоянно к этому возвращаются и собирают толпы зрителей. В мире «созерцателей», в котором мы существуем, кино, таким образом, сумело сделать для многих необходимым перенесение на экран чудовищ, некогда ужасавших воображение. Оно придало им отличительные признаки, позаимствованные с равным успехом у демонологии и литературы. Вампира, к примеру, сразу же распознают по тому, что он не отбрасывает тени, отдает приказы волкам, читает в темноте, постоянно таскает с собой свой гроб, но вся его власть исчезает с восходом солнца. Толпы, онемев от восторга, ждут появления на экране жутких лиц Франкенштейна, Носферату, Дракулы или Твари из «Черной лагуны». Излияния этой нездоровой радости, тем более странной, что зрителям заранее в большинстве случаев известно, как и почему монстр будет побежден, заставили некоторых актеров специализироваться на смущающих нас ролях похотливых убийц. Борис-Карлоср, «человек с тысячей лиц» Лон Чани, Бела Лугоши и Петер Лорре так в этом преуспели, что уже трудно представить их себе не в образе волка-оборотня или вампира. Способствуют ли эти пугающие образы освобождению от чувства сексуальной неудовлетворенности? Отвечают ли они реальной потребности? Желанию Красавицы встретиться с Чудовищем и отдаться ему после притворного сопротивления? Конечно, они не соблазнят утонченных интеллектуалов и эстетов, которых больше взволнует чтение По, Готье или Лавк-рафта. Но кинематограф ужасов и не старается завоевать их узкий и чаще всего старающийся держаться особняком круг. У него есть огромная толпа зрителей, жаждущих неведомого, замираний и недозволенных объятий. В конце концов, возможно, заторможенное, притупившееся от будничности воображение ощущает необходимость в том, чтобы его подстегнули картинами ужаса и насилия? Эта потребность отвлечься и желание содрогнуться кажутся вполне естественными... Появление на экране волка-оборотня вызвало у специалистов меньше споров, чем появление вампиров. Может быть, его образ лучше поддается кинематографическому воплощению? Или он более эстетичен? Может быть, и так... Кроме того, более обильна литература, где речь идет о раздвоении личности -образцом в этой области остается Дориан Грей, — о метаморфозах («La РёНпе»(«Кошка»); «Le Renne blanc» («Белый северный олень»); «La Nuit du loup-garou» («Ночь волка-оборотня»)), или определенные сюжеты романов («Остров доктора Моро» ГДж.Уэллса или «Доктор Джекилл и мистер Хайд» Р.Л. Стивенсона), экранизированные, в частности, Джоном Бер-римором в 1920 и Фредериком Марчем в 1932 году.