Читать «Оzеро» онлайн - страница 77

Егор выбрал себе место, положил велосипед и с облегчением сел, снял мокрую от пота майку. Солнце, казалось, было совсем близко и пекло, никого не жалея. Народ всё прибывал и прибывал, когда вдруг, среди этого людского хаоса, над горой запел высокий женский голос:

Калина красная, калина вызрела,

Я у залёточки характер вызнала…

За два часа, что шёл концерт, Субботин будто заново осмыслил свою жизнь. Такими мелочными и никчёмными показались ему проблемы, которые переживал и он сам, и люди, окружавшие его. И только его любовь к той женщине, которая в мыслях не покидала его ни на мгновение, теперь казалась ему тем, ради чего и стоило жить, стоило терпеть, ждать и мечтать. Любовь будто обретала для него новый смысл, становилась главной, самой важной сутью человеческой жизни. И то, что люди пытаются вогнать её в какие-то схемы, будь то возраст влюблённых, их рост, или что-то ещё – теперь, здесь, на этой горе, вызывало в нём лишь горькую ироничную усмешку.

«Разве может чувство, эта неосязаемая, но самая определяющая, самая больная, самая значимая часть человека подстраиваться под внешние параметры, рамки и границы? – спрашивал сам себя Егор. – Да не любовь это, если это так! Ведь тысячи женщин есть с красивыми глазами, носами и ямочками на щеках! Тысячи женщин есть с приятными, волшебными голосами! Но если меня тянет к ней, а не к ним, значит, вся эта красота не имеет главного значения?! Для меня – не имеет! Не может иметь, иначе не люди мы – машины, где шестерёнки должны подходить друг другу по размерам, иначе крутиться не будет. Кому нравится – будьте машиной. А кто хочет оставаться человеком – останьтесь. И любите по-человечески, душой, а не по размерам и изгибам тел… В душах должны быть эти самые шестерёнки, в её и в его! Вот когда они подойдут друг другу и всё закрутится как надо, – вот это имеет значение, а не то, как мы подходим друг другу внешне…»

Продолжив своё путешествие, следующую ночь Субботин провёл на берегу маленькой речки за городом Горно-Алтайск. Полон самых чистых и волнительных переживаний предшествующего дня, здесь он вдоволь наслушался иных песен: и вечер, и утро невдалеке от палатки квакали лягушки. Да так складно и громко, что, все они, казалось, окончили «болотную консерваторию». Начинался лягушачий хор как по взмаху дирижёрской палочки – в один момент и со всех сторон небольшого, со стоячей водой, затона. Так же он и обрывался: замолкали все лягушки сразу.

Накручивая километры на колёса своего раненого велосипеда, Субботин уже давно не обращал внимания ни на дожди и грозы, чередовавшиеся с иссушающей и изматывающей жарой, ни на дороги: асфальт это был, или щебёнка, или гравий, или просто грунт. Велосипед работал безотказно, будто в знак благодарности, что его так быстро отремонтировали. Ноги тоже втянулись и лишь к вечеру давали понять, что пора отдохнуть. Глядя на себя в зеркало, Егор видел, что лицо его исхудало, обветрилось и сильно загорело, отчего проявились яркие и глубокие морщины возле глаз. Но самочувствие у него было отменным.